Онлайн книга «Фомка-разбойник»
Разом вспомнились свистки паровозов, грохот пролеток, какие-то бородачи с мешками, какие-то экспедиции с рюкзаками за спиной. Что твой Свердловск! Это – вокзал Тюмени. И пристань: весь в электричестве, белый, как салфетка, пароход. На том берегу Туры – огни, гремит железо, мелькают тени – даром что ночь. Там – судостроительные верфи, механические, машиностроительные заводы, железная жизнь. Свердловск! А посередке, в центре города – тихий дом с мезонином, болотные кулички. На пароход забрались с вечера. Машина-то, она прытко идет, а сидеть неудобно. – Обожди, ветер будет, как начнет пароход швыркать, как начнет! Будет тебе удобство. Сквозь сон слышу разговор за окном. Мерно хлопают колеса. Поднимаю жалюзи, – солнце бьет в глаза, блеск воды. Весь день торчим на палубе. Валентин забросил карандаши, пишет акварель за акварелью. Часы текут плавно, неспешно: речное, пароходное время. Отрадна, тиха гладь неширокой Туры. Отлогие берега – песок да глина, тальник, частый осинник, толстоголовые ветлы. Долго идет – и ни одной деревни, ни одного человека. Стайки уток взлетают с заводинок, кулички семенят по грязи. Белые крачки – маленькие, востренькие чайки – трепыхаются в воздухе и вдруг стремглав вонзаются в воду. Их не пугает неповоротливый наш пароход. Вот наконец первые лодки. Необычайной формы лодки: с очень высоким носом, с высокой кормой, узкие. Напоминают пироги индейцев. В них люди с раскосыми глазами, без усов и бороды. Лодки легко скользят по глади и скоро исчезают в зелени берегов. Видны только головы да плечи людей. Они медленно летят, летят над травой, скрываются за кустами: лодки ушли протоками. Берег поднимается и опускается, и вдали на нем видны крыши, над ними минарет, легкий полумесяц блестит на солнце. И кажется: мы – в древнем Сибирском царстве. «Жорес» – пароход наш – дает гудок. Колеса хлопают реже. Мы медленно подходим к берегу. Никакого признака пристани: на сибирских реках пароход обходится и так. Мы даже не заворачиваем, как полагается, носом к течению: «Жорес» останавливается, как шел, и отдает якорь с кормы. Над невысоким обрывом возникают лошадиные морды. Над ними – головы в бараньих шапках, лица с азиатскими глазами. С парохода в синих, красных, коричневых, дикого цвета рубахах неторопливо сходят на берег широкоплечие парни. У каждого на плече – ходуля. Скрываются за обрывом. Через десять минут они показываются снова. Идут гуськом, попарно. Из двух ходуль у каждой пары носилки. На них – дрова. Грузчики сбрасывают дрова в машинное и лениво шагают опять на обрыв. Здесь пароходы не перешли еще на уголь. В сутки «Жорес» пожирает девяносто кубометров дров. А сколько за лето? Широкую просеку в тайге прокладывает за лето каждый сибирский пароход. Проходит час. Всадники легли грудью на шею лошадям, калякают с пароходскими. На обрыве пестрой гирляндой висят ребятишки. Татарки устроили на берегу настоящий базар. Продают петухов, масло, яйца, ягоды. Берут нарасхват: на пароходе нет буфета. «Жорес» дает долгий гудок и один короткий. Никто не торопится. Молодежь в трусиках лихо скачет с обрыва в воду, ныряет, плавает. Пароход стоит еще час. Второй гудок. Пассажиры с берега подтягиваются на борт. Веселей пошли грузчики: – Бойся! Шарахает от них народ, дает дорогу. Молодайке в овчинном тулупе понадобилось вот: проскочила вперед по сходням. Высокий грузчик в рубахе дикого цвета двинул, будто невзначай, плечом. – Бойся! Куда там – бойся! Молодайка давно уж брык с мостков и плавает по грудь в воде. Тулуп раздулся пузырем, не дает потонуть. Хохот. Достали баграми. Третий гудок. Пошли. * * * Через полчаса молодайка – во всем сухом на баке у развешанного полушубка. Высокий в дикой рубахе тут же вьется. – Гражданочка, смени гнев на милость, выстирай рубашечку. Самим недосуг. – В воду пхать досуг был? – По случайности… Не отстает парень. Молодайка ему: – Да поди привяжи к колесу, к плице-то. До другой остановки так выполощет – и стирать не надо. – Вот спасибочко, надоумила! На первой же привяжу к плице. Скоро «Жорес» опять подходит к берегу. Стоит недолго. Вечереет. Речная мягкая тишина, простор, праздность располагают к мечтам. – Уток тут, видать, будет здорово, – говорит Валентин. – Высадимся – пощелкаем. Нашим Ленинградским за всю жизнь столько не набить. – Еще бы, – соглашаюсь я. – И потом что-нибудь мне непременно попадется очень интересное. Может быть, какой-нибудь совсем новый вид птиц. – Для пользы науки, – бормочет Валентин. * * * Речная мягкая тишина, простор располагают к музыке. На юте бренчат гусли. Седые бородачи уставились тяжелыми глазами в воду, глядят, как убегает из-под кормы пена – назад, в прошлое. Тянут вполголоса: Горносталь к сосне подбегает, Под корень сосну подъедает… Запевают в салоне первого класса. Запевают на баке. – «О баядера, я пленен красотой!» – поют в салоне. На юте тянет бородатый хор: Ты-ы скажи-ка мне, това-арищ, Бес-сшабашна голо-голова… – «Эх, эх, да герой!» – кроют с бака молодые голоса. На юте дотягивают: И-и пошел, пошел бродя-а-га, У Бе-еспашпортный чело-человек… А уж на баке новую грянули под гармошку: Уральская стрелковая Дивизия, вперед! И только в салоне под аккомпанемент вконец раздрызганного пианино все тот же сладенький стон о красоте танцовщицы-баядерки. Громкий рев «Жореса» прерывает музыкальные упражнения пассажиров. * * * После остановки у высокого грузчика с молодайкой происходит короткий разговор: – Ладно выстирало? – Тьфу! На вот, получай в подарок. И он швыряет на палубу два жалких лоскутка дикого цвета. – Говорила тебе: стирать не придется. * * * Проснулись на следующее утро, – «Жорес» топает по Тоболу. Те же берега, но река пошире. На остановках пароход заворачивает уже носом к течению. |