Онлайн книга «Юность Барона. Книга 1. Потери»
|
– Так точно. Если что, вас на квартире искать или?.. – Или. Я буду на даче. – К какому времени прикажете вызвать шофера? – Ни к какому. Сам доберусь. Тут Марков в очередной раз позволил себе вне-уставную панибратскую ухмылочку: – Значит, вскорости очередную телегу от орудовцев [12] ждать? – А ты им Гоголя процитируй: какой, мол, русский не любит быстрой езды. – И все-таки вы бы, Владимир Николаевич, поосторожнее за рулем. Не ровен час… – Жену поучи! Щи варить. Кстати, как она, супружеская жизнь? Не разочаровался еще? В своей Катерине? – Никак нет, – расплылся в довольной улыбке Марков. – Ясно: медовый месяц не показатель. А знаешь, откуда пошло такое выражение? Медовый? – Да как-то не задумывался. – В средневековой Британии молодожены в первый месяц совместной жизни галлонами – или что там у них тогда было в ходу? – потребляли мед. Считалось, существенно повышает половую потенцию. Равно как и плодовитость. – У меня, Владимир Николаевич, с этим делом и без меда все «хоккей». – Ну-ну Главное, чтобы это пагубно не отразилось на умственных способностях. – Как это? – Еще Ньютон, а за ним старина Фрейд доказали, что воздержание стимулирует творческую деятельность… Все, свободен. Единственное что – свяжись перед уходом с бригадиром наружки, которая просрала венгра, и передай, что я страстно жажду видеть его в понедельник, в десять нуль-нуль, у себя в кабинете. – С рапортом? – С подробным рапортом и с вазелином. Хочу, чтобы он тоже прочувствовал, что с потенцией у меня пока все в порядке… После ухода Маркова я еще какое-то время поработал с документами, но усталость от перелета давала себя знать. И то сказать – над маразматиком Фединым потешаюсь, а ведь и сам при этом, мягко говоря, не мальчик. И с каждым разом совершать без видимых последствий для здоровья подобные, одним днем, марш-броски становится все затруднительнее. Тем паче в брюхе транспортника, с его едва ли не во дворе удобствами. Убирая бумаги со стола, я невольно задержал взгляд на записи: «Пн-к. 18:00. ДК им. Зуева. Гиль». – Эге ж! А вот и еще один старый конь нарисовался. Этот, пожалуй, даже и постарше Федина будет. Сколько Казимирычу было тогда, в год нашего знакомства? Пятьдесят три, кажется? Выходит, аккурат столько же, сколько мне сейчас. А ведь тогда, весной 1941-го, я и помыслить не мог, что мы с Гилем доживем-сравняемся. Оно, конечно, Казимирыч – старого лесу кочерга: скрипит, трещит, да не ломится. Но вот конкретно в моем случае загадывать на подобное долголетие в те смутные предвоенные дни всяко не приходилось… Ленинград, апрель 1941 года На следующий после визита Кудрявцева к семейству Алексеевых – Кашубских день капитан госбезопасности Иващенко принимал Володю в своем служебном кабинете. Из окна которого открывался классический панорамный вид на Литейный мост, Неву и на здание Финляндского вокзала. Правда, вот Магадан, вопреки сложившейся народной мифологии, сколь ни напрягай зрение, все едино не просматривался… [13] – …Долго спать изволишь, – бросив взгляд на «командирские» проворчал Иващенко. – Виноват, Валентин Сергеевич. Всю ночь отчет писал, а под утро сморило, соснул пару часиков. – Да ладно, это я так, из зависти. Бессонница, зараза, замучила. С работы раньше одиннадцати не выползаю. Пока до дому доберусь, пока то-сё. Встаю в шесть. И, матка, понимаешь, боска, не уснуть, – начальник разложил перед собой исписанные Кудрявцевым листы. – Отчет, я так понимаю, о посещении квартиры Алексеевых? – Так точно. – Любопытственно. А почему от руки? – Не успел до машбюро дойти. Сразу к вам. – Я к тому, что почерк у тебя – «я вас умоляю», – пояснил Иващенко, насаживая на нос очки. – Да ты присаживайся, не маячь. Валентин Сергеевич прочитал текст дважды: сперва бегло пробежав глазами, а затем сосредоточившись на конкретных абзацах и фразах. После снял очки и протер красные от недосыпа глаза. – Что ж, толково и все по делу. Вижу, воды лишней не лил. Конечно, за это семейство мы и поболее твоего знаем, но все же кое-какие детальки интерес представляют. Да, а вот этот Самарин – что за фрукт? – Работает старшим кладовщиком на складе готовой продукции чулочно-трикотажной фабрики «Красное знамя». Сам себя величает материально ответственным лицом. Гордец, хотя и без весомых на то оснований. Болтлив, как торговка на базаре. На мой взгляд, весьма заурядная личность. Даже не представляю чем он смог увлечь Людмилу? Слишком разные у них интересы и интеллектуальный уровень. – Как минимум один общий интерес имеется – один складирует тряпки, вторая их носит. Кудрявцев дежурно улыбнулся и резюмировал: – По первому ощущению, Самарин производит впечатление редкостного прохвоста. Но прохвоста всяко не нашего профиля. – В смысле приворовывает? – Возможно, но, скорее, по мелочи. Потому как трусоват. – То бишь на твои словесные провокации не повелся? – Напротив, всячески пытался пресекать. – Понятно. А Гиль? – А вот старик был в своем репертуаре. Тому даже дровишек подбрасывать не нужно – так, уголечку сыпанул немного – и понеслось. – «Старик»! – передразнил Иващенко. – Гилю сколько сейчас? 53? А мне, между прочим, в сентябре полтинник стукнет. Равно как и отцу твоему. Могло бы… Э-эх, Коля-Коля… В тревожном 1918-м петрозаводские рабочие Валентин Иващенко и Николай Кудрявцев записались добровольцами в Красную армию и были направлены в расположение части, воевавшей на Нарвском фронте. Затем принимали участие в боях с войсками генерала Юденича и белофиннами. Воевали, по словам Иващенко, отменно, а отец маленького Володи – так и вовсе геройски: без специального военного образования дослужился до должности командира пулеметного взвода, затем умудрился попасть в плен, бежать из него и снова вернуться в строй. В 1921 году Кудрявцев-старший попал под демобилизацию по ранению и укатил на родину, к семье, где вскоре скончался от дизентерии, подхватив оную в госпитале, в процессе заурядного медицинского обследования. Перешедший к тому времени на службу в ОГПУ и сменивший карельский Петрозаводск на балтийский Петроград Иващенко все последующие годы, чем мог, помогал лишившейся кормильца семье друга. |