Онлайн книга «Юность Барона. Книга 1. Потери»
|
– А можешь еще раз шлем вынести? – Конечно, – обнадежил приятель и поплелся к подъезду. – Юрка! – Чего? – А нисколечко он и не потрепанный. Шлем. Это Петька из зависти сказал. – Я знаю… * * * – …А ведь еще в апреле двадцать второго года, когда генеральным секретарем избрали Сталина, на чем, заметьте, яростнее прочих настаивал нынешний враг народа Зиновьев, Ильич решительно возражал против подобного назначения! Пока женщины в гостиной готовили финальную чайную церемонию, мужская половина переместилась на кухню – покурить. – Не может быть? – не поверил Кудрявцев. – А вот тебе и не может! Знаете, что он по этому поводу сказал? «Не советую. Этот повар будет готовить только острые блюда». Каково? Вот с тех пор только и делаем, что расхлебываем. Кашу. С перцем. На кухне повисла немая пауза. Оно и понятно: подобная фраза, пускай даже из уст старого ленинца, запросто тянула на срок. И отнюдь не маленький. Вусмерть перепугавшийся Самарин нервно загасил окурок и поспешил вернуть разговор на исходные рельсы: – Так вы, мужики, считаете, войны с Германией не избежать? – Боюсь, что нет, – вздохнул Всеволод. – Разумеется, войны с немцами не миновать, – согласился с ним Гиль. – Вот только мы к ней пока не готовы. Впрочем, вспоминая многовековую историю, приходится признать, что для матушки-России это абсолютно привычное состояние. – Да бросьте, мужики! «Мы войны не хотим, но себя защитим». – Само собой, защитим. Только в части «малой кровью» советую не обольщаться [5] . Вон твоя Лёлька потащила Юрика читать им про Мальчиша-Кибальчиша. – А при чем здесь?.. – А при том, что Аркашка Гайдар, возможно сам того не ведая, выдал наш главный стратегический секрет. Закамуфлировав оный под более доступную детскому воображению «военную тайну». – И что за секрет? – А секрет заключается в том, что вечно у нас беда приходит «откуда не ждали». И пока не «засверкали огненные взрывы», пока Красная армия очухивается, готовясь перейти в наступление, всякий раз немало будет положено таких вот необученных «мальчишей». Именно они, что тот Ганс Бинкер, своими телами станут затыкать дыры в очередной прохудившейся плотине. – Что за Ганс? Небось фашист? – Ты, Евгений батькович, вообще, как, книжки в детстве читал? – Конечно. – А «Серебряные коньки»? – Да я как-то больше по Нату Пинкертону ударял. – Оно и видно. А возвращаясь к тому, с чего начали, сиречь к войне и готовности к ней, дай бог, чтобы у нас в запасе имелся хотя бы годик. А лучше два. Иначе – швах. – Почему это швах? – снова возмутился, и снова абсолютно искренне Самарин. – Мы еще покажем Гитлеру, где раки зимуют. Я давеча читал в «Правде» доклад товарища… – Угу, – хмуро перебил его Гиль. – Одному тут о прошлом годе уже попробовали. Показать. Хотели-то раков, а показали – сраку. Заглянувшая на кухню на последней фразе Елена, реагируя на «сраку», неодобрительно покачала головой, однако замечания делать не стала. Молча сгрузила на поднос чашки и, восстанавливая мужской тет-а-тет, поспешила ретироваться. От греха. – Вы это о чем сейчас, Степан Казимирыч? – Это я сейчас о ком. О Маннергейме. К слову, довелось мне однажды видеть сего господина – вот буквально как вас. – Да вы что? – поразился Володя. – Как? При каких обстоятельствах? – Было это в тысяча девятьсот… если память не изменяет… двенадцатом году. Я в ту пору в императорском гараже шофером служил. И Маннергейм аккурат в мою смену в Зимний приезжал. Удостоился аудиенции у великого князя Николая Николаевича за успешное проведение летних маневров под Ивангородом. Полк Густава был единственным, не получившим тогда ни единого штрафного очка. – А мы с частями Маннергейма в марте пятнадцатого разминулись, – негромко заговорил «молчальник» Всеволод. – Наша 37-я пехотная тогда в Залещики вступила. – Это где ж такие? – Северная Буковина, под Черновцами. А Маннергейм со своими кавалеристами накануне как раз оттуда на форсирование Днестра выдвинулся. В этих самых, будь они неладны, Залещиках меня в первый раз и ранило. – Это тогда тебя? – Степан Казимирович хмуро покосился на пустой левый рукав Алексеева. – Нет. Руку мне отшрапнелили в самом конце 1916-го. Буквально за неделю до Рождества. Словил подарочек. На кухне снова подвисла тишина. На сей раз уважительная. – Удивительно фартовый мужик этот Карл Густав Эмиль, – невесело продолжил Всеволод. – Я слышал про целых четыре случая, когда Маннергейм выходил из землянки, и в нее тут же попадал снаряд. Так погиб его первый адъютант в Русско-японскую и еще трое – в империалистическую. – Значит, теперь пять, – поправил Володя. Все это время он почтительно помалкивал, хотя ему и не терпелось вставить словечко, дабы обозначить свое участие в разговоре. – Про схожий случай я слышал уже в период нашей финской кампании. – Вы, мужики, еще царя Гороха вспомните! – фыркнул белобилетник Самарин. – Нынче, слава богу, не те времена. У нас сейчас и вооружение самое передовое, и армия не чета царской. В конце концов, кто кому навалял? Кто в итоге хвост поджал и мира запросил? Ваш хваленый Маннергейм! – Да, наваляли. Но какой ценой? Ты вон спытай у Володи, он тебе как непосредственный участник расскажет. Володь, поведай ему за ту историю. – Какую? – Помнишь, ты мне в санатории рассказывал? Про минную войну и бутылки зажигательные? – Может, не стоит? – Стоит-стоит. А то привыкли, понимаешь, жить по принципу: знать ничего не желаю – моя хата с краю, – Степан Казимирович завелся не на шутку– В итоге: одни вон руки теряют, воюя непонятно за что. А другие, которые ура-навалялыцики, доклады в «Правде» изучают. – Вы, конечно, извините, Степан Казимирович, но… это что за намеки такие? – Они самые и есть, намеки. А тебе, Евгений батькович, желательно открытым текстом? Так я готов. Сам знаешь, за мной не заржавеет. Неизвестно, чем в итоге мог обернуться этот принципиальнейший спор, кабы не Елена. Болезненно реагируя на повышенные тона, она снова заглянула в кухню: – Что за шум, а драки нет? – Во-от! Золотые слова, Ленушка! Есть такая персидская пословица, я ее от товарища, который нам ныне совсем не товарищ, Троцкого слышал: «Когда дерутся два дракона, гибнут мирные зверьки», – Гиль вызывающе, в упор, уставился на Самарина. – Ничего не напоминает? |