Онлайн книга «Юность Барона. Книга 1. Потери»
|
– Как дети малые – на минуту одних оставить нельзя, – решительно взялась гасить страсти Елена. – Пойдемте уже чай пить, спорщики… Сева, ты принял лекарство? – Муж виновато пожал плечами. – Так я и знала. Выпей немедленно! Хотя… Теперь уж, после водки, все равно не в коня корм… * * * – …А Мальчиша-Кибальчиша схоронили на зеленом бугре у Синей реки. И поставили над могилой большой красный флаг. Плывут пароходы – привет Мальчишу! Пролетают летчики – привет Мальчишу! Пробегают паровозы – привет Мальчишу! А пройдут пионеры… – …салют Мальчишу! – всхлипывая, докончила за брата Ольга. – Всё, конец, – выдохнул Юрий, с облегчением закрывая книгу. – А теперь что-нибудь веселое почитай, – не терпящим возражений тоном потребовала Лёля. – А то я совсем-совсем расстроюсь. – Не буду. Я устал. – А я твоей маме пожалуюсь. Что ты нам мало почитал. – Ну и жалуйся. Подумаешь, напугала. – Юра, а поиграй тогда на пианине? – предложила компромиссный вариант сестра. – Про овечку. – Опять овечку? Надоело. – Ну пожалуйста-препожалуйста. Умоляю! И так уморительно-смешно произнесла она это свое «умоляю», что Юрий сразу смягчился: – Ладно. Только один раз. Он подошел к фамильному «Беккеру», чьих клавиш некогда касались пальцы самого Гартевельда [6] , поднял крышку и принялся одним пальцем выстукивать незатейливую мелодию, негромко напевая: Протекала речка, через речку мост… На мосту овечка, у овечки хвост,— привычно перехватила эстафету Ольга. Не было бы речки, не было б моста… Не было б овечки, не было б хвоста… А на большом письменном столе, за которым некогда трудился профессор Кашубский, а ныне не слишком успешно грыз гранит науки его внук, лежал, подсыхая акварелью, портрет смешного человечка в сапогах и в галифе, напоминающих скорее казацкие шаровары. Дабы ни у кого не оставалось сомнений в части персонификации персонажа, в правом верхнем углу была выведена размашистая корявая надпись: «Деду Гилю все мы любилю»… * * * Бухнув входной дверью, запредельно хмельной Хрящ вывалился на веранду, выдергивая Барона из воспоминаний: – О! Тебя там все обыскались, а ты, оказывается, и не терялся. – Все – это кто? – возвращаясь в реальность, досадливо скривился Барон. – Я, Любка. – Положим, это еще далеко не все? – Эта Бастилия нонче всех обламывает и никому не дает. Себя взять, – пожаловался о своем Хрящ. Юмор в нем, хотя и дремучий, проживал. – Правда, я так нажрался, что даже и не шибко хочется. Брать. – Я заметил. Хрящ почти влюбленно посмотрел на подельника и с пьяной восторженностью принялся сыпать комплиментами: – Барон – ты… ты такой фартовый бродяга! Я… я с тобой – веришь-нет? – в любую делюгу, с пол-оборота готов вписаться. Вот хошь прям сейчас. Потому как ты – голова! Эти, которые там, которые остальные, они супротив тебя… – Знаю-знаю. Как столяр супротив плотника. – Какого плотника? При чем здесь плотник? – Неважно. Ты вот что: завтра, когда проспишься и похмелишься, поезжай к Бельдюге и подробно обрисуй подходы к адресу на Автовской. Мы с ним предварительно всё обкашляли, так что он со своими парнями на днях товар аккуратно вывезет и раскидает куда надо. – Дык вместе и съездим? – К Бельдюге поедешь один. – Чего вдруг? – Завтра мне потребно отскочить из города. – Куда это? – Подробный адрес запомнишь или тебе на бумажке записать? – Понял-понял, – часто закивал головой Хрящ, клятвенно прижимая руки к груди. – Не хочешь – не говори. Тесс! Тайна вкладов гарантируется. – И тебе тоже советую: поменьше языком молоти. Особенно при посторонних. – Ка-аких посторонних? У нас тута все свои. – Вавилу давно знаешь? – Месяц точно знаю. А может, два. А чего? – Много вопросов задает. И все не в кассу. – Полагаешь? – Не полагаю, но допускаю. – Пфу. Вааще не вопрос. Хочешь, я прямо сейчас пойду и на перо его поставлю? Да я за ради тебя!.. – Единственное, чего я сейчас хочу, чтобы ты вернулся в хату, зарылся мордой в тряпки и до утра не отсвечивал. Доступно излагаю? – Понял, не дурак. Только поссу сначала, можно? – Сделай такое одолжение… Рассказывает Владимир Кудрявцев Порожняковый военно-транспортный борт из Варшавы благополучно приземлился на запасной полосе летного поля в Жуковском, и менее чем через час я уже был на Лубянке. Где, признаться, испытал немалое облегчение, когда дежурный офицер сообщил, что с Грибановым [7] мы разминулись на каких-то десять минут. Это означало, что в загашнике образовалось достаточное количество времени, дабы подготовиться к обстоятельному, а не «с крыла» докладу, – раз. И оперативно разобраться с накопившейся за неделю командировочного отсутствия текучкой – два. Правда, знай о таком раскладе загодя, я, возможно, и не стал бы спешить с отлетом в Первопрестольную. Когда теперь доведется (и доведется ли?) скоротать расслабленный, праздный вечерок в заведении пана Печеневского, что на улице Новы Свят? Откушать галицийские деревенские колбасы на доске или ребрышки с мёдом и орехами, опростать пару стаканчиков местной зубровки. У-у-у! Мечты, мечты, где ваша сладость? С другой стороны – я любил эти вечерние, плавно перетекающие в ночь часы, когда в управлении становилось относительно тихо, когда пустели коридоры, умолкали телефонные звонки, а за окном выходящего на Лубянскую площадь кабинета зажигались разноцветные рекламные огни беззаботного «Детского мира». (Э-эх! Мне бы в детстве такие игрушки!) Возможно, от того, что большая часть моей службы в органах госбезопасности пришлась на ныне многажды оплеванные и охаянные сталинские времена, я абсолютно не испытывал дискомфорта от работы по ночам. Чего, однако, нельзя сказать о моих молодых подчиненных. Вот и сейчас, пройдя в отсек «десятки» [8] , я застал в приемной томящегося Маркова. Судя по несчастному выражению лица, на этот вечер у молодожена строились далекие от служебных планы, и он никак не ожидал, что начальство вернется военным бортом, а не завтрашним рейсовым пассажирским. |