Онлайн книга «Танцы на снегу»
– Значит, так, – сказал доктор. – Самые сложные процессы для модуля… понимаешь какие? – Понимаю, – ответил я. – Ходишь ты под себя, – сказал доктор. – Биде встроено в кровать и включается автоматически. Если у тебя нарушается работа кишечника, шунт начинает самостоятельно выдавать команды на периферийную нервную систему. Каждый час кровать массирует тебя. Раз в сутки нейрошунт выдает команды на сокращение мускулатуры, чтобы избежать мышечной дистрофии. Состояние здоровья контролируется непрерывно, если что – я прихожу и оказываю помощь. Так… Питание… Он запустил руку под кровать и вытащил из какого-то гнезда шланг с расширением на конце. – Это не питание, – увидев мои выпученные глаза, сказал доктор, – это мочеприемник. Приладь сам. Я приладил. Самое унизительное было именно в том, что доктор стоял рядом, давал советы и отпускал комментарии. Словно он был на меня очень зол. За то, что я все-таки отверг их советы и пришел на корабль… Второй шланг, который он достал, как раз и был «питанием». Доктор быстро подобрал мне загубник, подходящий по размерам. Я взял его в рот. – Питание жидкое, выдается небольшими порциями одновременно со стимуляцией сосательного рефлекса, – пояснил доктор. – Хочешь попробовать? Я покачал головой. – И правильно. Ничего вкусного. Полезно, легко усваивается… дает минимум отходов. Но не более того. Потом он пристегнул меня поверх кровати четырьмя широкими ремнями, приговаривая: – Запоминай порядок. В дальнейшем будешь делать все сам. Это вполне удобно, руки у тебя остаются свободными до конца. Потом ты всовываешь их в эти петли – они затянутся автоматически. Система простая, удобная, не меняется уже полсотни лет. Хочешь что-то сказать? Я кивнул, и доктор вынул мне загубник. – Когда мы прилетим, я смогу выйти в космопорт? Погулять… – Конечно. – Доктор даже удивился. – Или считаешь нас бандой, которая держит модулей принудительно? Тиккирей… самое печальное, что в этом нет нужды. Я уверяю тебя, Тиккирей, что если бы освоение космоса требовало вынимать людям мозги и держать их в банках по-настоящему, мы бы так и делали. Человеческая мораль чудовищно пластична. Но это не нужно. Лучшая банка – твое собственное тело. К нему подводится питание, удаляются отходы, а в шунт втыкается кабель. Вот и все, Тиккирей. А то, что некоторые модули все-таки уходят, отработав контракт, – позволяет людям окончательно угомонить свою совесть. Понял? – Да. Спасибо. – Я улыбнулся, хотя улыбка и вышла жалкой. – Я… я немножко испугался. Что вы будете держать меня в корабле, пока я не стану… как эти. Доктор Антон тоже улыбнулся. Присел на корточки рядом с кроватью. И потрепал меня по голове. – Брось. В нашем дурацком, полном законов мире практически нет нужды в насилии. Может, лучше бы наоборот, а? Он встал, вынул очередной шнур. Я скосил глаза – кабель для нейрошунта. Спросил: – Я сразу отключусь? – Да, Тиккирей. Держи свой загубник. Я послушно взял в рот шланг. Вкуса никакого не чувствовалось, все ведь было много раз стерилизовано. Может, попросить попробовать… – Удачного гипера, расчетчик, – сказал доктор. И мир исчез. * * * Как же у меня болела голова! Я даже тихонько завыл, когда это почувствовал. На языке был гадостный привкус – будто жевал солено-сладкую глину. Голова раскалывалась. И чесалась коленка. Затекла правая рука, будто я пытался ее вырвать из тугой петли. Я лежал на своем месте расчетного модуля. Шнур по-прежнему был в шунте, только уже отключен. Вытянув левую руку – она слушалась лучше, – я выдернул его. Выплюнул загубник. Ничего себе! Это не подключение к школьному компьютеру. Ремни по-прежнему притягивали меня к кровати. Я ухитрился их отцепить, встал. Боялся, что будут подкашиваться ноги, но все оказалось в порядке. Осторожно коснувшись двери, я выглянул в общий зал. Там стоял Кеол – голый, бледный и почесывающий живот. При виде меня он заулыбался: – А, Тиккирей! Привет, Тиккирей. Как ощущения? – Ничего, – пробормотал я. Вроде бы и впрямь ничего со мной не стряслось. – Вначале всегда ничего, – серьезно сказал Кеол. – Потом все делается скучным. Неинтересным. С этим надо интенсивно бороться! Он торжественно погрозил мне пальцем и повторил: – Интенсивно! Ты простерилизовал кровать? – Нет… как это? – Смотри… Кеол протиснулся в мою «бутылку». Показал – все и впрямь было просто и почти полностью автоматизировано. И впрямь как для тяжелобольных. – Загубник тоже моешь, – серьезно объяснял он. – Там вечно остатки каши. И вымойся сам! Кровать впитывает выделения, если что-то пролилось, но надо мыться. Начисто! Вот, открой ящик… Душ был прямо здесь. Гибкий шланг с лейкой на конце и флакон бактерицидного геля, самого обычного дешевого геля, который мы иногда покупали в магазине. – В полу отверстия, вода стечет туда, – объяснил Кеол. – И кровать окати. Когда выйдешь, просушка и ультрафиолет включатся автоматически. – Мы прилетели, Кеол? – спросил я. Он заморгал. – Мы? Да, наверное. Я не спрашивал. Но если отключились – значит, прилетели. Верно? Кеол вышел, а я стал торопливо приводить себя в порядок. Вымылся несколько раз, вытерся полотенцем из того же ящика. Все было продумано. Все было просто и целесообразно. Ужас какой-то! Хорошо, что я не собираюсь больше ложиться в этот гроб и подключаться к потоковому вычислению. Ведь не собираюсь? Я вслушался в свои мысли, боясь, что решимость ослабнет. Да нет, все было нормально. Я оделся – в свою одежду. Форму ведь мне так и не выдали. И не надо. Посмотрел дату на часах – ого, я пролежал в потоке почти две недели! Потом взял чемоданчик и вышел из «бутылки». – Голова болит, Тиккирей? – спросил меня Кеол. – Да, – признался я. – Выпей. – Он протянул мне банку какого-то напитка. – Специальный. Снимает боль и тонизирует. Он и впрямь был нормальнее всех остальных расчетчиков. Он еще пытался заботиться об окружающих. А на это нужны какая-то воля и целеполагание. |