Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
Митька Кольцов яростными речами возмущал народ. В самый разгар митинга прискакал на взмыленном жеребце белоозерский прасол Фома Двуярусный и стал просить у схода помощи: под Белоозерской восстанцы вторые сутки дрались с карательным отрядом. Фома, страшно выкатывая глаза, крестился на церковь, рвал волосатую грудь и, отирая шапкой мокрое от слез лицо, хрипел: – Бьют!.. Жгут!.. Дай помощи, православные!.. Не подсобите, и вам завтра то же будет… святая икона… Выручайте, братцы!.. Хомутовская и Белоозерская волости рядом – переженились, перероднились, завязали кровь узлом. Помощь дать страшно, и отказать в помощи нельзя. – Поможем, чем можем. – Помоччи, как не помочь, да ведь с голыми руками туда, брат ты мой, не сунешься? – Чего там рассусоливать?.. Наряжай охотников. Все мы люди, все человеки… Надо по-божески… – Пускай молодые идут. – Молодые! Молодые! В помощь белоозерцам поскакал Митька со своими галманами, и еще набралось желающих подвод с полсотни. Карательный отряд был разбит и рассеян. Хомутовцы вернулись с победой, привезли с собой захваченных в плен людей, лошадей, пулеметы, два орудия. Село встречало победителей с иконами, слезами и криками радости. – Всыпали? – Всыпали, сват, за милую душу… – Попала собаке блоха на зуб! – Сила наша… Мужик, он, его только растрави… На селе много говорили о геройстве Митьки Кольцова, который первым бросился в атаку и зарубил двух пулеметчиков. Из города на подавление восстания были высланы два отряда. Меч террора сгоряча бил без разбора, направо и налево, что вызвало в гуще деревень новый взрыв озлобления. Оба отряда скоро были уничтожены, это еще более подняло дух мятежников. Движение охватило значительные районы Заволжья и отсюда грозило перекинуться в соседние губернии. По волостям Клюквинского уезда штабом повстанцев была объявлена мобилизация всего мужского населения от восемнадцати до пятидесяти годов. Приказ о мобилизации вычитывался в церквах, на площадях и общих сходах. Кузницы работали день и ночь. В кузницах ковались копья, дротики, крючья и багры, которыми и вооружалось чапанное воинство. Из потаенных мест были извлечены дробовики, обрезы и привезенные с царской войны винтовки. Купец Степан Гурьянов подарил еще его дедом выкопанную из земли медную пушку, на жерле которой славянской вязью был выбит 1773 год. В татарах появился синебородый праведник Камиль Кафизов. Разъезжая по деревням и улусам, он неутомимо славил аллаха и его единственного пророка Магомета, призывал мусульман на борьбу с русскими. Праведника сопровождали коренные жители и кочевники, жаждавшие послужить богу и пограбить. По пути к ним приставали все новые и новые всадники… – Бисмилля… рахман рахим… Облоу аккы бар… Программа правоверных была пряма, как истины Корана: – Русский церыква – канчам!.. Шапка со звездам носишь – канчам!.. В мучейкам [5] служишь – канчам!.. В Березовской волости татары сожгли сельскохозяйственную коммуну и сорокинские хутора – порезали много народу, занасиловали досмерти несколько женщин, угнали скот. В деревне Зяббаровке удавили учительницу. В Юрматке поймали двух отпускников-красноармейцев, торговца-мелочника и инструктора лесных заготовок – перевязали витыми из верблюжьей шерсти веревками, разложили по улице, скакали по ним на лошадях и, изрубив, бросили своим вечно голодным собакам. Митька Кольцов, к тому времени на съезде пятнадцати мятежных волостей выбранный командующим, вызвал есаула Ваську Бухарцева: – Даю тебе, Васька, Ново-Казалинский крестьянский полк… Поезжай, пугни татарву, спокою от них, от чертей гололобых, нету!.. Прижми ты им хвост, пощекочи пятки, а за неисполнение настоящего в боевой обстановке, будь покоен, – хлопну! – Я их достигну! – сказал молодой есаул, играя желваками. – Я им докажу, до второго пришествия помнить будут. Ушел уехал ускакал Васька. Над уездом из края в край волной ходил народ, по дорогам мотались разъезды, скрипели обозы с фуражом и хлебом. Над деревнями стоял вой и плач, от деревни к деревне скакали сотни подвод, шли вооруженные толпы. – Э, эй, чьи будете? – Мы – дальни. – А все-таки? – Глебовски. – Ну, как у вас? – Шумим. – Наворочали делов? – Ох, наворочали… Не пришлось бы узлом к гузну! – Не робей, на миру и смерть красна. – Что будем делать дальше? – А не знай… – И мы не знам. – Та-а-ак… Куда поднялись? – В Хомутово. – Поедем одним гужом, мы тоже в Хомутово… Авось там чего-нибудь да узнаем. – Али и впрямь теперь без коммунистов жить будем? – Нам все равно… Царствуй хоть черт с рогами, только бы нас не трогал. – Что и говорить, все жилы вытянули. – Ох, мужики, плачем мы в горсть, не заплакать бы нам в пригоршню… В Хомутове заседал штаб восстанцев. Сын местного врача, он же прапорщик военного времени, Петр Журавлев кипятился больше всех. – Нам не удержаться, – скороговоркой сыпал он, бегая по залу и похрустывая суставами пальцев, – мы захлебнемся и пойдем на дно… У нас нет тыла, нет отдела снабжения, нет единого командования, нет единой воли, направляющей гнев народа… Мы будем разбиты и бесславно погибнем, я это заявляю как человек военный… – Полноте вам, прапорщик, панику разводить, – обрывал его Борис Павлович. – Наши силы неисчерпаемы, наш тыл – вся страна. Предаваться несбыточным мечтаниям о том, что Хомутовская волость возглавит всероссийское движение, преждевременно. Наша задача проще – взять город и очистить уезд от красных. Город ослаблен мобилизациями, самые верные слуги комиссародержавия угнаны на фронт. Карательные отряды нами разбиты. В городе осталась жалкая кучка защитников, мы их опрокинем и затопчем. Город будет наш… Член штаба, богатый хуторянин Нелюдим Гордеич, известный по всей волости как большой знаток Библии и великий молчальник – жил на людях, а по годам рта не открывал, – вдруг сказал: – Город – покоище змеиное, сжечь надо… Сжечь, чтоб и пеньков не осталось, а землю эту перепахать. – Повстанческую армию, – продолжал Борис Павлович, – предлагаю разверстать на полки, каждый полк прикрепить к своему селу, чтоб село и снабжало полк продовольствием, фуражом, подводами, подкрепляло людским и конским составом… Голосов одобрительный гул: – Это как есть, в самую точку… – Поддерживаем, Борис Павлович, дуй дальше. |