Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
– Зачем пожаловал? – спросил отец, подойдя к сыну вплотную и не сводя с него свирепых глаз. – Мимо своей станицы тебе мало дорог? Иван сидел на лавке прямо, как в седле, и чувствовал на лице горячее дыхание старика. Михайла, с силой распуская пальцы и вновь свертывая их в кулак, говорил сквозь зубы: – Бесовский вихрь крутит тебя?.. Лба не крестишь?.. В кабак пришел?.. Шапку долой! Иван пересунул шапку с уха на ухо и, задыхаясь от обиды, туго выговорил: – Уймись, батяня… Отец сорвал с него шапку вместе с клоком волос и заорал: – Руки по швам, сукин сын! Иван бросился к двери, но первый же удар навесистого отцова кулака заставил его волчком завертеться по горнице… Он упал под ноги старикам, стукнулся затылком о чугунную ножку швейной машины и потерял сознание. Михайла сыромятным ремнем прикрутил сыну руки за спину и бросил его в подпол. – Вася, друг, выручай. – Чего там у вас? Максим бегло рассказал, Григоров добавил. – Какой он партии? – спросил Галаган. – Партия дери-бери… Кадушки-рядушки, ни с чем не расстаются. – Далеко ль до станицы? – Версты две. Галаган оглядел набившихся в штабной вагон моряков. – Ну, как, ребята? Моряки, ссылаясь на незнакомство с обстановкой, заговорили разно. Одни советовали не ввязываться не в свое дело, другие невразумительно мычали, многие склонялись к мысли, что нужно дождаться утра, выяснить положение и уже тогда приступить к разгрому банды. – Товарищи, – сказал Григоров, – время не терпит… Меня удивляет, товарищи, ваша нерешительность… Дело ясное, банду необходимо разоружить, и чем скорее, тем лучше. – Не горячись, председатель, тут игра кровью пахнет, – осадил его Галаган и обратился к своим: – Кто пойдет со мной на разведку? Вызвались почти все. Он выбрал двоих – шкипера Суворова и рябого атлета Тюпу, отдал распоряжение выставить усиленную охрану и приказал никому не отлучаться из эшелона до его возвращения. Григоров мигнул Максиму: – Валяй с ними. Максим схватился: – Вася, и меня прихвати. Я тут каждый шаг степи и все лазы наперелет знаю, мигом доведу. Вчетвером они вышли из вагона и, как бледные тени, пропали в лунной степи. Над станицей – зарево. В черных садах костры. На высоком крыльце нарядного домика кучка пьяных штурмовала попа Геннадия. Один шашкой среза́л его седые космы, другой тянул с него штаны и припевал:Яблочко, Революция… Скидавай, поп, штаны, Контрибуция… – Детки, помилуйте… – Едем с нами, у нас пулеметчика в роте не хватает. – Сыночки, пожалейте. – В кашевары его… – В кобыльи командиры! Постращав, попа отпустили. Подобрав полы подрясника, он побежал прочь от своего дома, из окон которого на улицу летели пустые бутылки, консервные банки, громовой хохот и девичий визг да вопли. Между столами, вздымая пыль, мчались танцующие пары. Через костры, сверкая голяшками, прыгали девки. Кто спорил о политике, кто просто так развлекался. Упившиеся валялись вповалку. Бритомордый эстрадный куплетист и чахоточный, с торчащими бескровными ушами, солдат стояли друг против друга, как драчуны, и ругались на спор – кто кого переругает. Под ноги им прямо на землю был набросан ворох мятых денег, пачки папирос, сломанный бинокль, серебряная спичечница – все это предназначалось победителю… Ругателей окружали гогочущие знатоки и тонкие ценители матерщины. Матрос Тимошкин, держа в зубах кинжал, а в руках по букету сирени, выбивал на столе чечетку. Со всех сторон его ругали и подбадривали: – Ножку, ножку дай! – Класс!.. – А ну, пусти тройную дрель. – Чаще! Чего ты глистов вытрясаешь, чаще!.. Дай три тыщи оборотов в минуту. Со стола валились бутылки, сползали тарелки. Галаган выпил с солдатами, повертелся среди матросов, на воровском языке перебросился шуткой с блатными, поболтал с державшимися отдельной компанией анархистами, подтянул шахтерам – песнь рвалась из их крепких глоток, подобно волчьему вою. Потом Васька разыскал своих спутников, отвел в сторону и дал краткие распоряжения. Максиму: – Две парных брички за станицу, к мельнице… Скоро! Шкиперу Суворову: – Шахтерского командира – вон, вон пошел! – вымани за станицу, придержи до моего прихода. Понятно? Живой ногой! Моряку Тюпе: – Ты, годок, выбери солдата с бородой погуще и волоки за станицу. – Ладно, – промычал Тюпа и переспросил: – Сбор у мельницы? – Да. Через полчаса. Кругом арш. Разошлись. По окраине площади толпились станичники и вполголоса переговаривались: – Вот она, камуния… – И вовсе, бабочки, это не камуния… Анархисты, слышь, да какие-то экспроприятели. – Приятели… Мне бы хорошую казачью сотню с плетями, я бы им раздоказал… – У дедки Сафрона двух коняк свели. – Захотят, и жену со двора сведут… – Я бы обеими руками перекрестился, коли на мою бы Дуняху кто позарился, – сказал молодой и красивый Лукашка. – Такая она у меня… ууу! – …и жену сведут, и крест с шеи снимут… Отвернулся от нас господь-батюшка. – Беда! – Наши комитетчики тоже, видать, хвосты поджали? – Куда там! – До хорошего дожили… Свобода. – Не раз и не два вспомним слова покойника Вакулы Кузьмича: «Это стыдно – жить без царя!» – Понес, статуй губатый. – Погоди, Сережка, пороли мы вас, молодых, и еще пороть будем, дадим память… Остап Дудка горячо дышал Лукашке в ухо: – Кони… Вино… Деньги… Чернояров будет рад нам, как-никак свои станишники… Двинем? Лукашка мялся: – Не, Остап… Дай подумать… Банда не бывалошная лейб-гвардия, в банду завсегда легко попасть. Моряк Тимошкин бесом вертелся в толпе и рассказывал: – Немцы обдирают Украину, как козу на живодерне. Гайдамаки торгуют на два базара – и германцы им камрады, и Скоропадский отец родной… Мы не захотели гайдамацкому богу молиться и драпанули сюда. Чистыми шашками прорубились через все фронта, пулеметы у белых добыли, а пушки под Каялом у красных забарабали… |