Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
– Грицко, тютюну немае? – Е. Косятся на Феньку. – С городу? – Ни. – Чи с камышей? – Ыыыыыы, бра, ха, ууу… Кони не стояли. – Чч. Взяли последний перевал и на рысях стали спускаться в широкую балку. Лагерь зеленых. В пролете гор – далеко море. Шалаши, землянка. Дымила походная кухня. Одеты по-зимнему, но легко. Оборваны. Трофим Кулик собирает пулемет: – …замок – боевая личинка, замочный и подъемный рычаги, верхний спуск, ударник, лодыжка, нижний спуск и боевая пружина… Перекос патрона – лента продергивается влево, рукоятка осаживается до места. А главное для пулеметчика в боевой обстановке – вот тут закрутить гайку потуже. – И он шлепнул Петьку по заду. Петька неуверенно трогал части пулемета… – А как такое, дяденька, стрелять по невидимой цели? – Сперва научись попадать в стенку, а там дело покажет. При стрельбе пальцем дула не затыкай и в дуло не заглядывай. В землянке начальник отряда Александр с завхозом играли в шашки. – Здорово, братва, – приветствовала Фенька партизан и спрыгнула с седла. Пока Фенька угощала людей крымским табаком, пока Илько привязывал лошадей, Тяптя уже докладывал начальнику: – Честь имею явиться. – Кто приехал? – спросил Александр. – Да Илько Валет… Ммм… С ним такая девочка подпольная, губы бантиком, нос конфоркой… Чччч… Ячеку хотит организовать, щоб було у нас, як в Москве, а сама в штанах… Уууу… Ффффф… – И, сплюнув, уселся Гришка на зарядный ящик. Завхоз подсек сразу четырех. Александр не захотел больше играть, смахнул белые и черные хлебные корки, а шашельницу – надвое об острую завхозовскую голову. – Жулик ты, захвост, прожженный жулик… Давно тебя повесить собираюсь, да все забываю. – Кхе, шутить изволите. Вошли Илько с Фенькой. Рука у Александра горячая, плотная рука, как фунтовый карась. Рябоватое лицо подобрано, сухо, печаль и усталость на лице. – Кыш! Завхоз и Гришка убрались. Стол забутыливал нач – хотя какой же там стол? – пенек, понятно; тяжелым взглядом раскубривал Феньку, в бумажку и не заглянул, что бумажка… Пахло в землянке шинельной прелью, земляной мякотью. – Чего привезли? – спросил Александр. – Походную типографию. – Молодцы. – Рады стараться! – шутливо отозвался Илько и рассказал о разгроме керченской группы зеленых. Сразу давай дело мять, топтать: В новороссийской тюрьме полтыщи товарищей. Их ждет яма. Они ждут спасения. Нужен налет. Подготовку налета вел городской подпольный комитет. Сгорел подпольный комитет, четвертый по счету. Александр вызвал в землянку ротных командиров, на преданность которых надеялся, как на верный бой своих наганов, и сказал: – Каждый час и каждую минуту судьба грозит нам черной гибелью. Заройся ты в море, поднимись под облака, твоя судьба настигнет тебя. Все ли мы с охотой пойдем навстречу судьбе своей? – Какой разговор… – Загремим… Ротный Чумаченко, недавно убежавший из-под расстрела, подклинил: – Пускай, коли судьбе угодно, задавит нас чижелая тюремная стена, все до единого под ней поляжем, но и там, за решетками, нашим бедолагам легче будет умирать. – С нами дух наш и судьба наша, – сказал Александр, любивший пышность выражений. Фенька глядела на него, не спуская глаз, и вспоминала множество рассказов о подвигах его, о его налетах и удачах. У кухни в розлив обеда заспанный писарек выкричал: ... ПРИКАЗ ПО КРАСНО-ЗЕЛЕНОМУ ПАРТИЗАНСКОМУ ОТРЯДУ По случаю секретного отъезда моего в неизвестном направлении своим заместителем по части строевой на короткий двухдневный срок назначаю Григория Тяптю, а комиссаром – вновь прибывшую товарища женщину, строго приказываю не волноваться, хотя она и женщина. Пункт второй: за недостойное поведение, то есть грабеж и бандитизм, припаять по двадцати горячих товарищу Павлюку и Сусликову Дениске из первой роты. Долой!.. Да здравствует! Подлинное, хотя и без печати, но вернее верного. Ура! Обеденная очередь рванула: – Урра-а!.. И отобедавшая музыкантская команда облизала ложку, вытерла сальный рот и с небольшим опозданием тоже уракнула. В полутемной землянке Савчук, старой службы солдат, рылся в куче погон: – Одна полоска, четыре звездочки – штабс-капитан… Гладкий, две полоски – полковник… Это ты затверди накрепко. Александр примерял погоны и рассказывал: – На неделе случилось у нас происшествие. Жучок из второй роты разжился где-то сармачком… И в карточки, верно, подлец, играть не умел: в одну ночь всю роту раздел, разул. Утром хватились, нет Жучка. Слышим, в городе гуляет наш Жучок. И не духовой ли парнишка? Ну, торчал бы где в подпольном укрытии, так нет, форснуть надо: бабу на коленки, гармонь в зубы, лихача за уши – пошел… Проходит день, два, чу – попался наш мосол. Три дня его пороли, пороли да посаливали. Сдался, собачья отрава, на двести пятнадцатом шомполе сдался. Есть у нас в лягавке свой человек, известил. Пришлось тогда лагерь менять, связь тасовать – канительное дело. Уписывала Фенька жареную баранину за обе щеки, слушала во все уши. Александр продолжал: – Ты насчет дисциплинки спрашиваешь… Дисциплина, она что ж, она на пользу, дороже правой руки… На голод, холод – терпеж, в бою – стой, не устоишь – знай свою прекрасную участь. А только, если ты хочешь знать по совести, в нашем деле эта самая дисциплина девятый гвоздь в подметке… Жми, жги, вари, и вся недолга́… Приглядись, во второй роте черноморцы есть. Одичали в горах, по году и больше живого человека не видят, говорить разучились. На днях решил за разбой проучить двоих. Не ложатся под плети. Виноваты, говорят, расстреляй. И фасонны были ребята, а пришлось свалить… Звери, ухо к уху. А за Гришкой поглядывай – хлюст малый, давно бы его в земельный совет отправить, да нужный он человек. В погоны зашифровался Александр и ускакал с Савчуком в город. Плыла ночь. На гребне перевала мерзли посты. Лил лют норд-ост. Лагерь в кострах. К кострам сползались, лохматые, угрюмые, солому волокли, сушились, выжаривали исподнее, кашеваров вздушивали, ладили на сошки закопченные котелки, жаловались новой комиссарше: |