Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
Скрюченные руки – рукав в рукав. На башлыках снег. На прикладах снег настыл коркой. Продрогшие, сиплые голоса: – Собаки, што ль? – Где же начальники? – Шутки плохие. – До кишок смерзлись. – Винца бы. – Полсуток без смены. У костра молча пораздвинулись. Стуча зубами, подсели к огню. Из непослушных рук рвалась обмотка. Поведенная коробом шинель смерзлась с гимнастеркой. Потом помалу глотки оттаяли, огонь заострил глаза. Фенька растолкала Гришку: – Давай наряд караула! Спросонья помычал, поурчал Гришка. Сунул лапу за голенищу, – за голенищей у него хранилась вся походная канцелярия. – Скорей возись! – нетерпеливо крикнула она, слыша за собой разрывы ругани. Протер Гришка глаза: Фенька… – Хмы… – запахнулся в шинель и отвернулся. – Ни яких каравулов не треба. – Дай ротные списки. – Кыш. – Ну? – Отчепись, стерво! Приподнялся Гришка, накинул в костер сучков, вытянул из пазухи кисет и плюнул с присвистом. – Это видала? – и показал. Кто-то заливисто заржал. Гришка принялся ругаться: – Я начальник, а ты гадина, говядина, смердячий пуп… Ууу, ччч, кх… Кругом молчали. Сырые сучки постреливали. Пахнул дым. Фенька закашлялась, отвернулась от огня и спокойно сказала: – Овечья ж… ты, а не начальник. Понял? Караулы выставить необходимо. Давай наряд. Чья очередь? Андрюшка Щерба лупил печеную картошку, поддюкнул Андрюшка: – Какая тут очередь… Послать вон его почетную банду… Нехай промнутся… Вечно в землянке спят да спирт жрут. Две-три вылуженные простудой глотки поддакнули. Тут какое дело? Увивалось вокруг Гришки с десяток своих ребят: «почетный конвой». Сыты-пьяны, в работы ни ногой. Коняги под ними – поискать надо. Гришка за конвойцев горой. В караул – ни в какую. Комиссарша выругалась. Набрала комиссарша добровольцев и ушла с ними в мерзлую ночь. На дорогах, на ветру провалялись до свету. По заре сбросились в лагерь, в солому, в сон. Не успел Илько согреться под шинелью: Крик гам бам пыльно… Вскочил Илько. Буза шухор тарарам… Перед землянкой Гришка Тяптя и борзые конвойцы. – Выходи, курва! – Вишь, фасон взяла! – Ни коня, ни возу. – Гээ… На шум сбегались. – Хай… – Май… – За стрижену косу… – Замерзать, што ль? Из землянки в шинели внакидку вышла Фенька: – Не дам. А просили спирту. Погреться. Закачались, зашумели, заголготали, подняли такой хай – смрадно. Налитая дурной кровью рожа Гришки накатывалась на комиссаршу: – Говори, не дашь? – Нет. – Не дашь? – Нет. Фенька повернулась и, крепким каблуком сбивая мерзлые кочки, не оглядываясь, ушла в землянку. Помитинговали-помитинговали и решили: шлепнуть комиссаршу. Гришка, конвойцы, с полдюжины дудаков – не разобрались спросонья, в чем дело, – всем выпить хотелось. Зеленцы просыпались, почесываясь. Крестились на занимавшийся восток, грели котелки. Илько бегал от костра к костру, пинал спящих, хватал за ноги, за руки. – Братаны, становитесь… Живенько… Дядьку Гнат… Тришка… Боже ж ты мой!.. Комиссаршу расстреливать повели. Которые побежали… Илько передом. И наган в рукаве дрочит. Под легкой ногой тропа камень отхаркивала. В кольце конвойцев Фенька размашисто бьет шаг. И ухо рассечено. – Стой, куда? – Чо? – На бут. – Брось бухтеть! – Какая твоя нота? – Дужка от помойного ведра. – Больше других тебе надо? – Сунь ему. – Катись, Валет. – Стой, лярва!.. – крикнул отчаянно Илько и махнул наганом: – Дядьку Гнат, Васька… Заурчали, залаяли. Подбежал Илькин родной дядька Игнат. Сивый подбежал, Яковенко, Щерба, Хандус, другие… – А ну, хлопцы, що туточки творите? – Та… – Ууу… – Сука, готов товарища на бабу променять?.. – Ну? – подставил Илько наган Гришке ко вшивому затылку. – Смерти иль живота? Гришка завял: – Валет, край… Никогда сроду… А кругом такое: – Га. – Так? – Ага-бага… – В цепь! Попрыгали конвойцы в промоину. Илько с товарищами за камни попрыгали. И затворами щелк-щелк. Быть бы перепалке. Не миновать бы перепалки. Старики помешали, стоят на тропе, растопырились: – Ат, бисово отродье! – Чур, дурни! – Матке вашей черт! Пособачились-пособачились и вышли из-за своих прикрытий, все еще сжимая в жестких руках ружья и револьверы. До самого лагеря шли и ругались. Старики разгоняли их палками. Фенька шла сзади и отхаркивала сукровицу. Кувыркался снежный ветер. Качались вершины широкоплечих гор. Снежной метелью умывалось утро. Прискакал Александр. – Каковы дела? – спросил он комиссаршу. Фенька, оттирая шинельным рукавом запекшуюся на скуле кровь, доложила обо всем. Ахнул Александр, плюнул, направил ее вместе с Илько в город: с тюрьмой дело по ходу, и в городе люди нужны. Попрощался Илько с дядьком, по тропе бросился Феньку догонять. На скале, над морем, в ветре, по ночи. Костер в дыме, похожий на сиреневый куст. Кисти спелых звезд. Илько с Фенькой. На шинельке в узел схлест. Ласковая сила сердце рвет. Вспомнила Фенька Трофима: сердце заморозил… Как просто и здорово. Тихо смеется Фенька: – А ты подломил бы меня, как наш пулеметчик свою Марьку? – Да, – тряхнул он разудалой башкой. Веселым огнем были затоплены глаза его, и легкая кровь винтом била в недумающую башку его. |