Онлайн книга «Наследница Шахерезады»
|
24 января, 19.15 Очнувшись в медицинском фургоне, Якоб Шперлинг вспомнил не все и не сразу. Например, он не узнал коллегу Фунтеля, созерцающего его с брезгливой жалостью. И то сказать, обычно на лицах коллег при виде стажера Шперлинга отображались еще менее благородные чувства. – Доктор, он очнулся! – Коллега Фунтель заметил возвращение Якоба в реальный мир. – Проснулся, – без эмоций уточнил врач, даже не посмотрев на пациента. Он заполнял формуляр на планшете, пристроенном на коленке. – Я не спал, – слабым голосом возразил Якоб и сделал попытку приподняться, но Йохан его удержал. – Прекрасно спали, стажер, – сухо хмыкнул бесчувственный доктор. – Немного слишком долго, правда, нормально было бы не больше двадцати минут. – Но как? – Якоб посмотрел на Йохана. – Мне бы тоже хотелось узнать, как тебя занесло в гущу драки и почему при этом ты был в пледе, как шотландский горец! – язвительно сказал тот. – А если вас интересует, как случилось, что в разгаре драки вас сморил богатырский сон, то я могу ответить в двух словах: удушающий прием! – сообщил бестрепетный доктор. – Какой еще удушающий прием? – не понял Якоб. – Обыкновенный, прекращающий доступ кислорода в мозг с последующим развитием кислородного голодания, приводящего к потере сознания, – любезно объяснил эскулап. – Если через десяток-другой секунд после потери сознания удушающий захват снимается, то обморок переходит в сон, который длится десять-двадцать минут и заканчивается без последствий. А вот если… Он потянулся, поднял Якобу веко и заглянул в округлившийся глаз, невозмутимо продолжая: – Если кислородное голодание немного затягивается, то могут пострадать речь, зрение, двигательные функции, психика… – Э-э-э… – протянул шокированный Якоб. – Да, с речью точно начались проблемы, – вставил свои пять евроцентов коллега Фунтель. – А психика у него и раньше была не в лучшем виде. 24 января, 19.20 – Вот. – Ирка торжественно вручила Юре мелодично дребезжащий, как люстра, пакет. – И вот! – Мне она бросила какую-то мелкую кривульку. Сначала мне показалось, что это обломок одноразовой вилки (особо модного в этом сезоне цвета грюн-гроу), но кривулька была слишком увесиста для пластмассовой. Я поднесла ее поближе к неудержимо слипающимся глазам, рассмотрела, не впечатлилась и напомнила подружке: – Ир, если это закуска, то не стоило стараться. Ты же знаешь, я не ем морепродукты. – Это не закуска, а улика! – заявила подружка и забрала у меня сине-зеленую клешню. – Какая улика, что случилось? – тут же включился в беседу любопытный Юра. – Это доказательство того, что я не страдаю никакими галлюцинациями! – Ирка потрясла клешней в воздухе. – Гигантский скорпион действительно был! – И сплыл, – фыркнула я, жестом попросив отвлекшегося Юру вернуться к процессу организации фуршета. – Ах, если бы! – Ирка отчего-то прониклась сочувствием к тому членистоногому. – Он вовсе не сплыл, то есть не вернулся в родную водную стихию, а трагически погиб под ногами неуклюжих двуногих! Я все-таки сбегала посмотреть, чем закончилась драка… – Ой! – Я вспомнила, как что-то хрустнуло под каблуком разбудившего меня придурка. – Так вот что это был за звук! Ирка кивнула и грустно продекламировала: Тихо полз по полу рак – Раздавил его дурак! – Вот только не надо идеализировать гнусный образ этой твари, – ни капельки не растрогалась я. – Сдается мне, совсем не тихо он полз. Ты помнишь, тетки на полу визжали как укушенные? Я думаю, это рак их щипал. – Ох! А побили за это парня в одеяле! – Ирка проявила присущее ей чувство справедливости и после недолгого колебания зашвырнула клешню в урну. – Так, давайте-ка выпьем… За что? – За все хорошее! – предложил Юра, успевший откупорить три пятидесятиграммовые бутылочки со шнапсом. Мне достался абрикосовый. Он пах точь-в-точь как бабушкино варенье. Я вспомнила, как булькало в тазу на летней печке несимпатичное с виду коричневое месиво, а я качалась в веревочном гамаке под абрикосовым деревом, вдыхая упоительный аромат… – За все хорошее, включая крепкий долгий сон без пробуждений по тревоге, – мечтательно понюхав тонкое бутылочное горлышко, добавила я алаверды. 24 января, 20.20 – Проснись! Проснись! Проснись-проснись-проснись! – назойливо гудел мужской голос – не настолько знакомый, чтобы я сразу поняла, что будят именно меня. – Потише, пожалуйста, вы мне спать мешаете, – пробормотала я недовольно и попыталась перевернуться на другой бок. – Вот и проснись! – потребовал все тот же голос, и меня чувствительно потрясли за плечо. Я экономно открыла один глаз. «Где-то я видела этого бородавочника», – сообщил мой внутренний голос. – Бородавочник – это дикая африканская свинья, – зачем-то сказала я, открывая второй глаз. Мужичок с круглой родинкой на подбородке хлопнул белесыми ресницами и глубокомысленно поинтересовался: – Чаво? Это уж точно было не по-африкански. – О, запахло родными овинами, – вздохнула я и неохотно спустила ноги на пол. – Вставай! Вставай! Вставай-вставай-вставай! – затормошил меня неистовый декламатор простых глагольных императивов. – Юра, а ты знаешь, что будить мирно спящего – смертный грех? – спросила я, зевая. – Да ну? Как убийство, что ли? – неожиданно заинтересовался Юра. – Хуже, – с пугающей убежденностью ответила я, и он отодвинулся: – Но-но, не надо на меня так смотреть! Ты мне спасибо должна сказать за то, что не проспала свой рейс! – Мой рейс куда? – Ты что, не знаешь, куда летишь? В Краснодар, конечно! – А-а-а. Я встала, охлопала сумку, огорчительно недолго служившую мне подушкой, еще раз мучительно зевнула и объяснила: – Были, знаешь, варианты… Я повесила сумку на плечо, огляделась, не увидела подружку и спросила: – А Ирка где? – Не знаю, давай, шевелись, опоздаем! – Юра настойчиво тянул меня прочь от спального места. Ночь за стеклом потеряла сходство с кипящей манной кашей и сделалась прозрачной и сияющей огнями, как черный хрусталь. – Так мы сейчас полетим? – спросила я очевидное. – Если успеем на борт, – ответил Юра и крепко взял меня за руку. – Надо бежать. На старт, внимание… Марш! |