Онлайн книга «Зак и Мия»
|
– Зак… – Я тоже чую. – Так не бывает. – Я должен быть мертв. – Нет. – Если бы я был кроликом или цыпленком, то уже бы сдох. Был бы овцой – меня бы уже пристрелили. – Зак, ты не овца. – Был бы ребенком в Африке – я б умер раньше, чем повзрослел. – Неправда, – возражаю я, хотя, возможно, это и правда. – То есть, я должен быть многократно мертв. – Но ты не в Африке, – напоминаю я. – Ты Зак Майер, и ты в Австралии. У тебя фиговые дела с костным мозгом, но это поправимо. – Ах, ты теперь заделалась экспертом? Я уже с некоторым трудом держу равновесие, приходится допрыгать до ближайшей ветки и держаться. – Я не эксперт. Но знаю, что можно еще раз пройти химию и сделать еще одну пересадку. Или не одну. А сколько понадобится. Сейчас еще научились как-то пролечивать стволовые клетки. Говорят, результаты обнадеживающие. – Неужели? – И медицина не стоит на месте. В Европе и Штатах испытывают новые лекарства. Есть куча вариантов… – Это не варианты, Мия, это все отсрочки. – Ну и что, что отсрочки! – мой голос чуть надламывается, потому что я начинаю злиться. На него. За него. – Соглашайся на отсрочки, пока не найдется способ тебя вылечить! – Все люди рано или поздно умирают, Мия. – Но не у всех есть выбор – умереть рано или поздно. У той тетки, что свалилась в томатный соус, не было выбора. Она просто упала, и наверняка сопротивлялась до последнего вздоха. – Она бы все равно потом умерла. – Сэм бы сопротивлялся, если бы у него был выбор, – Зак отшатывается при звуке этого имени, и я хватаюсь за это. – Если бы Сэму предложили на выбор сердечный приступ за рулем или еще один курс химии, он бы выбрал химию, просто на всякий случай, потому что вдруг бы оно сработало и подарило ему еще сорок лет серфинга и бильярда, и… – Шанс Сэма было всего десять процентов. – Да блин, дай мне десятипроцентный шанс выиграть в лотерею весь мир, я бы сыграла на все! – А я не азартный человек. Это и так понятно. Иначе бы не было этого разговора. Он просто посмотрел, что ему выпало, и сбросил карты. Этому нечего противопоставить. За всем, что он говорит, стоят математика и логика. За всем, что говорю я – бурные эмоции, и больше ничего. Вестись на эмоции всегда было глупо. Тем более что меня изрядно заносит. Но я страшно хочу, чтобы Зак не умирал. Чтобы он жил дальше. Чтобы он был рядом. Мне даром не нужен этот мир без него. Теперь эмоции меня захлестывают, и, провались оно все, я буду реветь. Вцепившись в ветку, я разрешаю страху, горю и боли литься наружу. – Слушай, ну прекрати. Он меня презирает, но я не могу остановиться. – Почему нельзя просто посидеть на заборе, не выслушивая душеспасительных нотаций? Это вообще не твоя история, Мия. Все люди однажды умирают. – Но если есть выбор – рано или поздно, – почему не выбрать поздно? Сэм бы выбрал… – Сэм сейчас уже где-нибудь в Индонезии. – Да нет же! Он… – Что? В раю? Гоняет шары с Элвисом? Я зажмуриваюсь и сжимаю в руке ветку, словно пытаясь выжать из нее подсказку. Кисть сводит, и рука дрожит, и тут до меня наконец доходит, что такое смелость. Смелость – это не двигаться с места, когда хочется развернуться и убежать. Смелость – это взять себя в руки и посмотреть в лицо своему страху. Открыть глаза и не отводить взгляда – от болезни, от протеза, от друзей, от парня, который может разбить твое сердце. Не отводить взгляда, потому что страх должен сдаться первым. Я открываю глаза. Ночь больше не кажется такой уж непроглядной. – Он здесь, – говорю я. – Сэм здесь. Силуэты деревьев кажутся толпами призраков. За спиной Зака сверкают глянцевые стволы банксий. Я вспоминаю пластмассовую звездочку, которая помогала мне держаться в темноте. – Он везде, – продолжаю я. Потому что это правда. – Сэм умер в воскресенье. Знаешь, сколько еще человек умерло в этот день? Я качаю головой. – Тридцать девять в Западной Австралии. Четыреста три по стране. – Откуда ты знаешь? – На всей планете в тот день умерло примерно сто шестьдесят тысяч человек. Это сто одиннадцать в минуту. – Но зачем ты… – За всю историю человечества, как думаешь, сколько людей умерло? – Не представляю. – Угадай. – Не хочу. – Вообще-то я тоже не знаю цифры, но представь нескончаемую череду похорон, кремаций и ритуальных спусков тел на воду Ганги. И я это к чему. Если каждый человек, кто когда-либо умер в истории, сейчас находится, как ты говоришь, «везде», откуда нам до сих пор есть чем дышать? Дышать действительно становится все труднее, но я напоминаю себе, что я здесь не одна. Сэм здесь. Дедушка с бабушкой здесь. Призраки всех, кто мне дорог, со мной и во мне, всегда. В ветке, за которую я держусь, вибрируют необъятность тех, кто ушел. – Представь, что вам с Сэмом удалось поменяться местами на день. Типа, ты на день стал прахом, а Сэм тобой – восемнадцатилетним чуваком с капризным костным мозгом. По науке так не бывает, я в курсе, не надо перебивать. И даже в Диснейленде так не бывает, но неважно, просто представь: вот Сэм просыпается, и у него впереди целый день жизни. – В моем теле? – Твоем, да, Зака Майера. Что бы он сделал, как думаешь? Зак задумчиво покачивается, но медлит с ответом. – Целых двадцать четыре часа в этом теле. А? Взгляд Зака скользит по стволу дерева. Выше и выше, до самой высокой ветки, потом еще выше. Я больше не знаю, слышит он меня или нет, но продолжаю: – Я так думаю, что он не страдал бы фигней с подсчетом шансов. Он вцепился бы в этот день и прожил бы его по полной. Пошел бы на рыбалку, покатался бы на доске, жрал бы канапе из чеддера. Еще он бы смеялся и ходил на руках. Может, даже поцеловал бы меня. Он бы просто делал все, что ему вздумается. Потому что жизнь только одна, Зак. И шанс только один. И от него легко отказаться, но… – Не легко! – …как бы там ни было, отказаться и опустить руки – это дурацкий способ умереть. Куда хуже, чем свалиться в чан с какой-то дрянью или убиться током, поливая елку с фонариками… – Мия, замолчи уже, – Зак спрыгивает и идет ко мне. –.. а Сэм бы ни за что не выбрал настолько дурацкий способ смерти, он бы до конца пытался… |