Онлайн книга «Две половинки»
– …сейчас вот курсы прохожу, мне для бизнеса надо, я, знаешь, сам его строю, без чьей-то помощи… «Читай – молодец!» – подумалось Стаське. – …кредит так не просто взять! Но у меня знакомые, друзья помогли. А риск какой! Каждый день как на войне… «Да к тому же герой невидимого фронта», – продолжила Стаська про себя. И попыталась вставить слово: – А чем конкретно, каким бизнесом ты занимаешься? Он сбился, замялся, похлопал ресницами, но быстро справился с неловкостью прямолинейного вопроса. – Да так, коммерция, всего понемногу. Но сейчас трудно в любой области. Вот я, например… «Боже мой. Ну не семейными же трусами ты торгуешь! Что ж ты так переполошился-то?» – вела свои изыскания человеческих характеров Стаська. Она отвлеклась, потеряв нить его повествования, что, впрочем, и не важно, можно включаться с любого момента – мы все об одном: – …а я не разрешил! Позвонил знакомым, договорился, сам ночь в магазине дежурил! Риск, конечно… На этом моменте Стаське стало непереносимо скучно, и уж совсем непонятно, что она здесь делает – лучшим собеседником молодому человеку, определенно, было зеркало. А она тут при чем? Посмотрев на увлеченного изложением «героической» автобиографии и возведением памятника самому себе, пардон, «коммерсанта», Стаська подумала, как бы потактичнее попрощаться. Тактичнее не получалось никак – мысль прервать столь вдохновенную оду самому себе попахивала кощунством… Поэтому она взяла свою сумочку, висевшую на спинке стула, молча встала и ушла. – Станислава, ты куда? – ошарашенно поинтересовался мужчина, прервав повесть про себя, любимого. Вопрос остался безответным. Открывшая дверь княгинюшка более спокойно, чем юноша в кафе, поинтересовалась: – Что так быстро? – Насвиданилась, хватит! – недовольно ответила Стаська, входя в квартиру. Они потом с теткой и Зоей Михайловной, сидя за столом и гоняя чаи, покатывались со смеху, когда Стаська подробно, в лицах рассказывала и показывала ухажера. Со вторым свиданием история повторилась, и с третьим, а потом Стаська перестала на них ходить. А вскорости у нее случился роман. Поэтому Сима скоропалительно отменила указание о свидании. – Съезди к родителям, – предложила тетушка, – давно ведь не виделись. Погуляешь по Вене, развеешься, отвлечешься. Захочешь – из Вены в Германию съездишь или еще куда. А то смотреть на тебя без слез трудно! Вон и конфликт тела с одеждой – все висит, как из больницы сбежала! «К родителям, – подумала Стаська, – а что?» И стала собираться. Поговорила с мамой и папой, ничего конкретного не обещая, сходила по магазинам, прикупив обновок, а то и вправду – висит все! Заказала визу, билет… И не поехала, отменив все заказы. – Почему?! – гремела тетка по телефону. – А вдруг он позвонит или приедет? – пролепетала Стаська. – Или «подошлет своих наймитов»! – рявкнула Сима. – Что, что? – Ничего! У меня серьезные подозрения, что я переоценивала твои умственные способности! Если твой Больших соберется звонить или заезжать, то он дозвонится и дождется, не сомневайся! Но изображать из себя иллюстрацию к «плачу Ярославны» и дежурить у телефона – это для других барышень, с гораздо меньшими умственными способностями! Езжай в Вену и не доводи меня до инфаркта! Ты же знаешь, что мне врачи запрещают! – Да ничего они тебе не запрещают! – оживилась Стаська. – Так запретят после твоих выкрутасов! Все, Слава, хватит! Поплакала, пожалела себя, и будет! В Вену, я сказала! Стаська пообещала подумать. Но, странное дело, после грозной теткиной отповеди девушке полегчало. Может, и права княгинюшка – хватит? Пора привыкнуть к этой боли как к постоянной, хронической и научиться жить с ней дальше? А ночью зазвонил телефон. Она проснулась, ничего не соображая – где, что, куда – ах, телефон, чтоб ему! Стала шарить вокруг руками, смахнула в темноте что-то с тумбочки, звонко покатившееся по полу, ругнулась, включила ночник, разлепила наконец глаза, обнаружила источник раздражающих звуков, нажала кнопку и рявкнула: – Да!!! Услышала тишину в ответ… и безумное сердце окончательно сошло с ума, заспешило, забилось быстро-быстро-быстро! Степан вымотался совсем уж отупляюще-осатанело. Он крутился, ворочался на своей походной койке в палатке, впустую растрачивая драгоценное время для сна, злился, прикрикивал на себя мысленно. Но сон – такой долгожданный и исцеляющий для ноющего тела, не шел, хоть ты тресни! Такие мелочи, как неудобство походной кровати, да хоть спальника старого, обычно Степана не волновали в принципе – была бы возможность лечь! И всегда, стоило коснуться подушки, Больших классически отрубался. Всегда, но почему-то не сегодня! Все проходило в этой экспедиции очень трудно и как-то тягомотно. Высокогорье, крайний дефицит воды, разреженный воздух, ночные морозы, местный диалект, который и коренные-то жители с трудом понимали, размочаленные в мелкое пыльное крошево дома и глинобитные строения, непроходимые для тяжелой техники горные тропы… И ветер! Непрекращающийся, завывающий на разные лады на высоких нотах, сводящий с ума монотонным своим завыванием и забивающий мелкой пылью, сдуваемой им с развалин, абсолютно все! Команда держалась, на силе воли и вариациях мата – а куда деваться, работа такая! Но ребятам было трудно, все устали до предела, перекроили график на ходу, на более частые смены отдыха и работы – вон его смена спит вся как убитая! Один Степан мучился, крутился-вертелся, не мог остановить мысли, мешающие – обдумывание, как и что сделали сегодня, все ли правильно, не ошибся ли он где, как лучше, эффективнее дальше работать, может… и по-новому кругу! А еще… Первый раз за время работы спасателем он почувствовал потребность поговорить с кем-то, признаться, что тяжело и трудно, поделиться переживаниями и сомнениями. Поговорить с человеком не из команды, умученной так же, как он, и проходящей те же трудности – с кем-то вне их работы, из другого, мирного пространства. В котором нет холода и ветра, и стонов пострадавших, и трупов, запеленутых в полиэтиленовые мешки, сложенных под горой, потому что их не могут вывезти – в первую очередь раненые и потерпевшие, а вертолетов и для их эвакуации не хватает. Где нет гортанных криков муэдзина и чужих гор, чужих огромных низких звезд, чужого сухого кусающего мороза, чужой, непонятной жизни. Он не стал врать себе – ему до одури хотелось поговорить, услышать Стаську! Именно ее! |