Онлайн книга «Хозяйка большого дома»
|
Пес закашлялся и кашлял долго, сипло, в воздухе запахло кровью, он же, облизав губы, хрипло прошептал: – Давай… так проще… все разом закончить… Разом? Нет. Этот удар – почти милосердие, а псы не заслуживают милосердия. Ийлэ сунула нож в рукав свитера и, опустившись на корточки около пса, коснулась бритой его головы. Бархатистая. И коротенькие волосы щекочут ладонь. – Примеряешься? – Опий… плохо… они не любят. – Ийлэ стиснула его виски ладонями. Пульс у него сумасшедший. И за пульсом, за медным запахом крови слышится биение чужой жизни. Разрыв-цветок ворочается, раздирая едва-едва заросшие раны. Разворачиваются тонкие плети молодых побегов. Лопаются пузыри вакуолей, наполняя кровь ядом. – Спи, – сказала Ийлэ, и пес тяжело вздохнул. Он стиснул зубы, чтобы не застонать от боли, привстал, точно пытался стряхнуть ее руки, но не сумел – слишком слаб был. Покачнулся. И лег, упершись лбом в колени Ийлэ. – Ты… от тебя лесом пахнет, ты знала? – Нет. Не получалось. Разрыв-цветок, одурманенный опиумом, не спешил подчиняться. Он тянул силу, и Ийлэ ничего не оставалось, кроме как отдавать ее в отчаянной попытке хоть так утолить голод. Она это делает не для пса. Для себя. И для отродья, которое может спать и есть жирное козье молоко, у которого кожа сделалась розовой, как и положено младенческой коже, и на ней наметились складочки… …ради печной трубы. …и призрачного спокойствия, когда там, снаружи, буря. – Лесом, – пес говорил шепотом, так тихо, что слова его Ийлэ различала с трудом, – осенним лесом… дымом… и еще грибами… паутиной… – Паутина не пахнет. – Ты просто не слышишь. Все в этом мире имеет свой запах. И паутина не исключение. – И чем же она… – Серебром. И еще утренней росой… и тобою… – Или это я? – Ты пахнешь паутиной? Да, немного… еще влажным деревом… и мхом… брусникой… я бруснику люблю… – Она горькая. – И что? Разрыв-цветок успокаивался. Он вновь засыпал, позволяя псу дышать. – Ничего. Просто горькая. – И хорошо… а черника сладкая… и еще земляника… для меня лето начинается, когда земляника… любишь? – Да… раньше… – А теперь? – Не знаю. Ийлэ убрала пальцы. Будет спать. – И теперь любишь. Я так думаю… можно тебя попросить? – О чем? – Ийлэ устала. Пожалуй, так она уставала прежде, когда пыталась не дать отродью умереть. И тогда этой усталости она не замечала. – Посиди со мной… – Я сижу… – Вот и хорошо… сиди… я усну быстро, обещаю… – Я все равно тебя ненавижу… всех вас… – Пускай, – согласился пес. – Ты, главное, посиди… немного… Глава 10
Если гостевые спальни и протапливали, то давно, и нынешнее яркое пламя не в состоянии было прогнать холод, равно как избавить комнаты от сырости. – Боже мой, – с немалым раздражением воскликнула найо Арманди, оставшись наедине с семьей, – это же надо было до того дом запустить! Она прошлась по бирюзовой спальне, которую прекрасно помнила, поскольку по странному совпадению – а ничем иным Маргарет сие объяснить не могла – занимала и в прежние времена, которые, однако, никак не могла назвать прекрасными. – Ужасно! – с готовностью воскликнула Мирра. – Мы ведь ненадолго? – Буря. – Виктор приоткрыл завесу гардин. Бархат? Отсыревший, потемневший, оттого и глядится уже не роскошно, но жалко. А у карниза и вовсе паутина видна. И не только у карниза. – Виктор, я и без тебя вижу, что буря… оно и к лучшему. – Маргарет бросила перчатки на столик, а после подумала, что столик этот следовало бы сначала протереть… И каминную полку, которую прежде украшали чудеснейшие часы с боем и те очаровательные статуэтки из бисквита [1] … – К лучшему? – Мирра была настроена менее оптимистично. В поместье ей не нравилось. Если поначалу матушкина задумка показалась… стоящей, то теперь Мирра засомневалась. И он не одобрит. Он не любил, когда его планы нарушали. Но что могла Мирра против матушки? С другой стороны, он сам виноват, если бы сделал так, как обещал, то не было бы ни этой поездки, ни этого представления. – Ни горничных, ни… – Мирра потерла виски, пытаясь скрыть беспокойство. Он разозлится. Определенно. И накажет Мирру. Она заслужила наказание. И примет его с должной покорностью. – Дорогая… – Маргарет произнесла это мягким тоном, который, впрочем, Мирру не обманул: характер своей матушки она знала прекрасно. Если она что задумала, то точно не свернет с пути. – …Представь, что война все еще идет… – И горничных забрали на фронт, – продолжила мысль Нира, которая, вооружившись длинной щепкой, гоняла паука. – Нира! – Да, матушка? – Будь добра, сходи на кухню… попроси молока… кипяченого молока с медом… Выпроводила, в общем. Нира не обиделась, она как-то с детства привыкла, что в собственной семье была лишней. Матушка любила Мирру, отец – матушку, а Нира… она просто сама по себе. Неожиданный ребенок. Это она услышала, как мать говорила кому-то из своих многочисленных подруг, а потом добавила, что с той поры сюрпризы ненавидит. Дверь Нира прикрыла аккуратно и, добравшись до конца коридора – шла она громко, чтобы матушка и Мирра слышали, – остановилась. Разулась. Пол был холодным, и от этого Нире становилось невыносимо грустно, как и от мысли, что дом этот никогда не будет прежним. Туфли Нира оставила в коридоре. И, вернувшись на цыпочках – она еще помнила, на какие из досок не следует наступать, – присела у двери. – …послушай, дорогая, – с Миррой матушка всегда говорила мягко, с нежностью, которая была Нире непонятна, ведь характером сестрица обладала прескверным, – все образуется… Виктор! – Да, дорогая? – Ты уверен, что он умирает? – Дорогая, я же тебе говорил. – Скажи еще раз… – Он умирает, – послушно повторил папа, который и в прежние времена предпочитал с матушкой не спорить, а ныне вовсе сделался тихим, печальным. Он все чаще закрывался в своем кабинете, говоря, что делами занят. Порой и ночевать там оставался. |