Книга Две повести о Манюне, страница 64 – Наринэ Абгарян

– Ничего она не будет ругаться, она уже вчера меня отругала за то, что я этого не знаю. Ну и с утра еще добавила. Так что запомнила я на всю жизнь. Корсет – это такая штука, которая будет крепко обтягивать талию и грудь Агнессы. Правильно я говорю, Ба? – заюлила хвостом Манька.

– Правильно!

– И чего? – поторопила я Манюню, потому что папа, грозно выпучившись, тыкал пальцем в свои часы, а потом в телефон. Ясно было, что ему куда-то надо срочно звонить.

– А того! Агнесса сказала, что я могу прийти на примерку. А я за тебя и Каринку попросила. Так что мы втроем идем на примерку Агнессиного платья!!!

– Когда? – подскочила я.

– К одиннадцати утра.

– Ура! – запрыгала я. – Манька, ты настоящий друг!

– А то я не знаю, – важно сказала Манька и отключилась.

– Ну наконец-то, – вырвал у меня трубку папа, – вроде еще маленькая, а уже так долго разговариваешь по телефону!

Я побежала на кухню, делиться радостной новостью с мамой и сестрой.

– Это замечательно, только сначала нужно позавтракать, – сказала мама.

– Мам, я не буду смотреть на голую Агнессу, я отвернусь, когда она будет переодеваться, – зачастила я, быстро-быстро намазывая на хлеб масло.

– Ну и дура, – покрутила пальцем у виска Каринка, – когда ты еще Агнессу голой увидишь?

Но мама сказала, что если Каринка будет смотреть на голую Агнессу, то она не отпустит ее на примерку.

– Ладно, не буду, – надулась сестра.

Перед выходом мама вручила нам коробку шоколадных конфет.

– Это Агнессе. Ведите себя хорошо, ладно? И сразу после примерки уходите, а то в доме полным ходом идет подготовка к свадьбе, людям не до вас.

– Хорошо, – кивнули мы.

Во дворе мы встретились с Маринкой из тридать восьмой квартиры. Маринка стояла над большой дождевой лужей и изучала в ней свое отражение.

– Если вот так вот покачаться, – повела она пузом вперед и назад, – то можно увидеть, какого цвета на мне трусы.

Но тут она заметила коробку конфет у меня в руках.

– Это Агнессе, – предостерегла я ее от дальнейших активных действий.

– А зачем?

– Она пригласила нас на примерку своего свадебного платья!

– Да ну! – У Маринки заблестели глаза. – А можно и мне с вами?

– Неудобно как-то. Тебя же не приглашали, – замялись мы.

– Ну возьмите меня с собой, – заканючила Маринка, – это нечестно, вы трое пойдете, а я не пойду. Я ведь вам никогда в просьбе не отказываю. И конфету чешскую давала полизать, и гудрон с вами жевала.

– Ш-ш-ш-ш, – зашипели мы, – чего ты про гудрон орешь?

– Я шепотом ору!

Про историю с гудроном мы старались не распространяться. Потому что было за что. Недели три назад на нашей улице меняли трубы. И рабочие, которые потом укладывали асфальт, привезли с собой какую-то большую, размером с бочонок, цилиндрической формы черную штуковину.

– А что это такое? – Наматывали мы круги вокруг рабочих.

– Это специальная черная смола, она как резина, ну или как жвачка. Ее используют при дорожных работах, – снисходительно объясняли они нам.

При слове «жвачка» у нас загорелись глаза. Как только все ушли на обеденный перерыв, мы прокрались за ограждение и оторвали большой кусок гудрона. И потом до поздней ночи жевали его. Гудрон пах бензином и оставлял во рту неприятный привкус.

– Если закрыть глаза, то можно представить, что это жвачка, – приговаривала Манька.

– Главное, чтобы мы потом не отравились, – беспокоилась я.

– А я знаю, чего с нами будет, – вдруг сказала Каринка.

– Чего?

– Мы станем неграми. Смола-то черная. Вот проснемся с утра и будем черные с ног до головы. И волосы буду кучерявые. Как у Африка Саймона с пластинки. Ну, который поет «афанафанфана шаралала».

Я не буду рассказывать вам в подробностях, как мы пережили ту ужасную ночь. Каждая из нас по восемь раз вскакивала с постели и при лунном свете проверяла цвет своей кожи. Пугало даже не то, что мы станем черными, а то, что придется рассказывать родителям про гудрон. К счастью, с утра мы проснулись такими же, какими были вчера. «Повезло», – решили и от греха подальше никогда больше не жевали гудрон.

Мы с Каринкой переглянулись. Маринка, в общем-то, была права. Она мировая девочка и ни разу не подводила нас.

– Ладно, пойдем, – кивнули мы.

– А я вам по дороге расскажу про своего брата, – радостно запрыгала вокруг нас Маринка.

– Чего он еще отчебучил? – подскочили мы. Тринадцатилетний брат Маринки был «тот еще фрукт» и периодически выкидывал непонятные нашему девчачьему уму фортели.

– Он стащил у мамы запретную книгу и прочел ее от корки до корки, – округлила глаза Маринка.

– Какую такую запретную книгу?

– Какую-то бакачу. Там что-то страшное и не для детского чтения, – объяснила Маринка, – а Сурик эту книгу украдкой читал. И прятал у себя под матрасом. А мама полезла менять белье и нашла бакачу. И папа выдрал Сурику уши и сказал, что он балбес и об этом ему еще рано читать. А Сурик сказал: можно подумать, что там такого, а папа назвал его олухом царя небесного. А потом еще маму отругал за то, что она книги такие покупает. Вот.

– Надо же, – покачали мы головами, – какой непослушный мальчик!

– И еще мне Рита из тридцать пятой рассказала секрет, и я который день страдаю, – пригорюнилась Маринка.

– Секреты выдавать нельзя, – расстроились мы.

– Да я знаю, вот и страдаю.

Так мы дошли до дома Шаапуни. Манька ждала нас у ворот.

– А чего это вас так много? – испугалась она.

– Маринку мы по дороге встретили.

– Наверное, не пустят на примерку, – вздохнула Манька.

– Если не пустят, то я уйду, – заплакала Маринка, – я и так несколько дней страдаю, могу и из-за этого пострадать.

– А чего это ты страдаешь? – удивилась Манюня.

– Ей Рита из тридцать пятой доверила страшный секрет, – рассказали мы.

– Ой-ой, чужие секреты выдавать нельзя, – покачала головой Манька.

– Нельзя-нельзя, – вторили мы ей.

– Вот я и страдаю, – пуще прежнего разрыдалась Маринка.

Мы в растерянности топтались рядом. Каждую из нас подмывало спросить, что же такого страшного доверила ей Рита, но мы помнили, что секреты выдавать нельзя. Поэтому молча страдали вместе с Маринкой.

– Ладно, пойдем с нами, – вздохнула Манька, вытащила из кармана платок и протянула Маринке, – утри слезы.

– Спасибо тебе большое, – вздохнула Маринка, трубно высморкалась в платок, а потом протерла им лицо.