Онлайн книга «Николай Крючков. Русский характер»
|
Крючков, Шаляпин и Карл Маркс Мне было известно, что Николая Афанасьевича Крючкова связывала многолетняя теплая дружба с выдающимся актером мирового кино, его сверстником, Сергеем Дмитриевичем Столяровым. Сын последнего, Кирилл, светлой души человек и тоже артист, как говорят, с младых ногтей вращался в актерской среде и после смерти отца продолжил эту дружбу с дядей Колей. Так кто мог больше него рассказать о «Крючкове среди людей»? И я попросил: – Кирилл, нарисуй, пожалуйста, портрет Николая Афанасьевича не акварелью, не елеем, а обычным грифелем. Сможешь? – Хорошо, попробую, – не стал ломаться Кирилл. – И для затравки вспомню одну историю, о которой мне рассказывал отец. Сидят за столиком в театральном буфете три артиста: Сергей Мартинсон, Константин Сорокин и Николай Крючков. Пьют чай. А надо сказать, что Сорокин увлекался русской историей. Его интересовали подробности расстрела царской семьи, судьба Шаляпина и тому подобные эпизоды нашей истории, в которых тогда еще не было полной ясности. Он отличался необыкновенной скромностью, и когда его спрашивали: «Константин Николаевич, вы выступаете сегодня? – он отвечал: «Выступает Шаляпин, а я участвую в концерте». Так вот, сидят они, пьют чай, и Сорокин продолжает свою вечную тему: – А ты помнишь, Сережа, когда после окончания оперы «Жизнь за царя» Шаляпин вдруг встал на колени перед императорской ложей, где сидел государь с семьей? – Как же, как же, Костя! Тогда вся передовая общественность во главе с Горьким, другом Федора Ивановича, возмутилась этим его верноподданническим поступком! – А ведь Шаляпин всего-навсего просил государя, чтобы он повысил ставки хористам императорского театра. Они бедствовали! – Конечно, помню, Костя! – А о чем там была речь, ребята? – вклинивается Крючков. Мартинсон морщится. – Коль, ты этого не понимаешь, так смолчи. И Сорокин продолжает: – А потом Шаляпин написал Рахманинову, который был в это время в эмиграции, письмо. – Ну как же, Костя! Я помню это письмо… – А что он там написал, ребята? Мартинсон досадливо отмахивается. – Коль, ну помолчи!.. И вот когда Шаляпин должен был уже помириться с Горьким… – Ну конечно же! – перебивает Сорокин. – Мои друзья из Мариинского театра. – И что эти друзья? – Крючков. – Слушай, Коль, отстань… Ты ведь этого не читал! – Одну минуточку! – Крючков отодвигает чашку с чаем в сторону. – А что написано у Карла Маркса? «Капитал». Второй том. Третий абзац сверху. Что написано? Мартинсон тушуется: – Не знаю… Я не читал. – И я не читал, но я же не выпендриваюсь! «Вот в этом весь Крючков, – комментирует свой рассказ Кирилл. – Он никогда не корчил из себя значительную фигуру, этакого мэтра. Он был искренним до конца. За это его и любили. Когда мы говорим о нашем кинематографе тридцатых годов – это Крючков. И всё! Ни влево, ни вправо. Таким я его и запомнил: с папироской в зубах, с часами на руке. Вот на параде – все задрали головы и смотрят на самолеты, а он грызет яблоко и смотрит по сторонам. Он был человеком своего времени, он выразил эпоху. Он был настоящим пролетарием – гравер-накатчик, парень с Пресни. Он так себя и называл – «парень с Пресни». Носил эту свою кепочку, которую называл кепарь. «Кепарь у меня, старик. Кепарь!» Ни разу не надел шляпу. У него свой стиль, и он не выходил из его рамок. А с отцом его связывала общая любовь к природе, к рыбалке». По системе Станиславского В 1952 году снимали фильм «Садко», Сергей Столяров играл в нем главную роль, Крючков – боярина. Снимали в Тишкове. Дом отдыха МХАТа, канал, плотина, запретная зона. Там построили макет Господина Великого Новгорода с замечательными декорациями. Николай Афанасьевич был очень дисциплинированным актером. Как всегда, он вставал в шесть утра, гримировался, нацеплял бороду, смотрел на небо: если набегали облачка, съемки не будет. Он снимал с себя боярскую шапку, боярское одеяние, складывал все это аккуратно в кучку. И вот в этой жуткой бороде, с удочками – сразу под куст. А он еще как только приехал, вбил недалеко от декораций в берег кол. – Знаешь, старик, – учил он пятнадцатилетнего Кирилла, – главное в этой жизни – пищеблок! Вообще пищеблок. И я наладил с ним отношения. Там официантки все вот такие! И они мне корм дают. Он каждый вечер приходил на кухню, и ему давали ведро всего, что оставалось: лапши, картошки, супа… Он нес это к своему колышку и вываливал там – подкармливал рыбу. Но среди мхатовцев было тоже немало рыбаков. – Ну что ты, Афанасьич, – говорили ему. – Не клюет здесь. Вот в запретной зоне… – Ничего, старик, у меня клюнет. Вы не умеете ловить. Вы ловите по системе Станиславского, а я – по системе Крючкова. Вот, сейчас внимательно следите за моей рукой. – Он делал какой-то непонятный жест. – Вот видите – и готово! Я поймаю огромного леща. Вот такой лещинский будет! Держу пари. И он поспорил с мхатовцами на ящик коньяка, что до конца съемок поймает этого леща. Дни стоили пасмурные, съемок не было, и Афанасьич с утра куда-то уходил. – Коль, ты куда? – спрашивали его. – Вы тут занимайтесь своими делами, а у меня свои дела. Я творчеством займусь. И вот проходит неделя, снимают последнюю сцену. Мхатовцы говорят: – Все, Коля, проспорил. Пришла пора расплачиваться. А Николай Афанасьевич относился к спорам свято: проспорил – плати. Итак, последняя сцена. Массовка. – Приготовились!.. Мотор!.. И вдруг жуткий крик: – А-а-а! – Стоп! Кто кричал? Сорвали!.. Смотрят и видят – Крючков стоит в воде, в черном костюме, белой рубашке, при галстуке и прижимает к груди огромного леща. А он грязный, весь в тине. – А-а-а! Это был миг торжества. Прямо по Хемингуэю. Все-таки прикормка соблазнила леща, и он попался. – Ну что оторопели, мхатовцы? Гоните ящик коньяку по системе Станиславского! Вот так вот! Мхатовцы изобразили немую сцену. «Серега, я – Черчилль!» В 1957 году в Индии проходил фестиваль советских фильмов. В составе нашей киноделегации были Николай Крючков, Сергей Столяров, Людмила Касаткина, Клара Лучко, Ольга Заботкина, Иосиф Хейфиц, Сергей Юткевич. Представительная делегация! И принимал ее сам премьер-министр Джавахарлал Неру, который выступал за вечную дружбу двух народов. Встречали кинематографистов фантастически! Дели, Калькутта, Бомбей – миллионы людей на улицах, шикарные номера в лучших гостиницах. |