
Онлайн книга «Последний властитель Крыма»
Народ же плевал ему в лицо, испражнялся на него. 4 августа 1918 года, Екатеринодар. Кабинет генерала Деникина – Как же вы выжили, поручик? Арсеньев, в новой форме, с культей на черной повязке, сидит в кресле напротив генерала. – Женщины, господин генерал… Екатеринодарские сестры милосердия выходили 19 человек из нас, они связались с нашим подпольем и сумели вывезти нас из тюрьмы по подложному ордеру. И три недели скрывали нас от ЧК до самого вашего наступления… – Да, русские женщины, – вздохнул, генерал. А поручик Арсеньев подумал, что и сестра Мария Колюбакина-Почевская, выходившая его, и черноглазая Галка, плевавшая в лица офицерам, и замученные до смерти медсестры в Елизаветинской – все это русские женщины. Деникин встал. – Поручик, дела наши успешны, даю вам месяц отпуска для окончательного излечения. Арсеньев выпрямился и посмотрел Деникину прямо в глаза. – Разрешите, господин генерал-лейтенант, сразу в полк. Не смогу я отдыхать. Деникин помолчал и, отвернувшись, сказал: – Разрешаю. 5 августа 1918 года, Екатеринодар. Контрразведка – А все же, поручик, – масляные глазки капитана Петрова с пробором, который влип в череп так, будто его корова языком зализала, – кого из чекистов помните, из баб в Елизаветинской, особо усердствовавших? Напрягитесь, поручик! – Господин поручик, – с нажимом на слово «господин» неприязненно ответил Арсеньев. Его, Вендта, Иванова и остальных выживших допрашивали уже с утра, то порознь, то сводя вместе и сличая показания. – Потрудитесь обращаться по форме, господин капитан… – Ну да, ну да, – понимающие заулыбался тот, – как же, герои вы наши… – Десятый раз вам заявляю, – продолжил Арсеньев, – всех большевиков, что запомнил, вам назвал. С бабами же не воюю. Капитан выпрямился в кресле и улыбнулся. – Кстати, господа… Через два часа будем пороть ваших… так сказать… protégé в станице Елизаветинской. Кого установили, конечно, не без вашей помощи. Милости прошу полюбоваться, коляски подадут… Офицеры переглянулись. Пороть? Баб? Стариков? – Да вы в своем уме, господин капитан? – не выдержал Вендт, все еще на костылях. – Да у нас же земля под ногами гореть после этого будет, мы же добровольцы! Капитан картинно улыбнулся и встал. – Вы, господа, слишком засиделись в плену. Это вы добровольцы и романтики, честь вам и хвала. Но вы, господа, – потрудитесь понять – в некотором роде динозавры, так сказать… Мы же – регулярная армия, власть, а не пионэры, первопроходцы, мы, господа, порем-с, да… и вешаем-с, господа… Да и потом, может вам просто вспоминать неприятно, снова в эти рожи глядеть? Так вы потихоньку нам укажите в толпе, а сами сидите в колясках с поднятым верхом… Офицеры вышли. – Поручик… Позвольте папиросу… – Капитан Вендт, прикурив, долго щурился, а потом, взглянув на тех, с кем прошел все круги ада в плену и кто стал ему дороже родни, уронил: – Запомните, господа… Сегодня мы проиграли нашу войну. Пока нам плевали в лицо, мы для многих были святыми. После порок мы – каратели и жандармы. Это – конец… В дверях возник допрашивавший их капитан. – Hy-с, господа романтики, желающих нет? Он с улыбкой смотрел на первоходников, и было видно, что они для него – мусор, старичье, средневековье, да вот поди же ты, приходится считаться… – Вы, милостивый государь, – произнес после общего молчания Арсеньев, – мерзавец и подонок. Готов дать вам удовлетворение, когда угодно и где угодно. Лицо капитана исказилось. Он подошел к Арсеньеву вплотную и, дыша ему в лицо, прошипел: – Ваше счастье, что вы убогий, калека, к тому же сейчас – в фаворе. Но мы еще встретимся, поручик… В следующую секунду он уже победно улыбался и, сходя по лестнице, даже напевал. 9 (22) февраля 1918 года, Ростов-на-Дону Выступление Добровольческой армии в Ледяной поход. Кадровый состав Добровольческой армии – 3683 человека при 8 орудиях. Генералов – 36 человек. Полковников – 190. Подполковников и войсковых старшин – 50. Капитанов, ротмистров и есаулов – 215. Штабс-капитанов, штабс-ротмистров и подъесаулов – 220. Поручиков и сотников – 409. Подпоручиков, корнетов и хорунжих – 535. Прапорщиков – 668. Морских офицеров – 12. Вольноопределяющихся, юнкеров, кадетов и добровольцев – 437. Гардемаринов – 2. Унтер-офицеров – 364. Солдат – 235. Матросов – 2 Кроме того – 21 врач, 25 фельдшеров и санитаров, 66 чиновников, 3 священника, 14 гражданских лиц. Женщин – 165 человек, из них: 15 прапорщиков, 17 добровольцев, 5 врачей и фельдшеров, 122 сестры милосердия, 6 гражданских лиц. Возраст: старше 40 лет – 600 человек, около 3000 – моложе. Садовая, центральная улица Ростова-на-Дону. Одиннадцать вечера. Горят фонари, движутся трамваи, тротуары заполнены праздношатающимися, большинство из которых в золотых погонах и с дамами. Из дверей и окон всех ресторанов гремит бравурная музыка. Обстановка флирта и беззаботности, но что-то в глазах многих гуляющих дает понять, что это – агония. – Кэк стоишь, скотина! Я кому гэворю, э? Кэ-эк стоишь перед офицером, кэнэлья! – Седой полковник в огромной, «штабной», явно не полевого покроя фуражке распекает не отдавшего ему честь солдата с Георгиевским крестиком на шинели. Глаза солдата из-под папахи горят черным огнем, но он молчит. – Фу, Вольдемар, какой страшный мужик!! – слышится голосок молоденькой дамочки с прапорщиком с правого боку, – потом… фи… cette ambre, vous comprenez? (Этот запах, вы понимаете? – франц.) Вольдемар, в новенькой форме, явно только что выпущенный из училища, галантно отвечает: – Ну что вы, Кати… Вот как эти скоты смердят в окопах, вы бы слышали! И они, торопясь, огибают солдата и исчезают в дверях «Варшавского» кафе, тревожная физиономия хозяина которого, выглядывающего из дверей, выдает явное иудейское, а не шляхетское происхождение. – Кэкой номер части, я тэбэ спрашиваю, червь, или нет?! – продолжает раздаваться голос полковника. Прямо посреди Садовой, между трамваями, движется взвод. Все в походной форме, холщовые мешки и винтовки за плечами. Это третья рота офицерского полка. Мелькают знакомые лица – капитан Зейме, Ратьков-Рожнов, Валуев, полковник Моллер, поручик Елагин и рядом с ним – два мальчика, еще неуверенно ступающих в больших, не по размеру, сапогах по булыжной мостовой. |