Онлайн книга «Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин»
|
Мужчин на улицах встречалось немного, да и те, как он, щеголяли в военной форме. Война… «Опель-адмирал» выехал на пустынную трассу в Кунцево и снизил скорость – впереди нарисовалась «ближняя дача». Это был белый одноэтажный дом, скрытый за высоким деревянным забором. Тут стоял первый пост охраны. Строгий капитан заглянул в салон, кивнул Быкову и велел пропустить. Перед вторым постом пришлось покинуть машину. Путь ей преграждал забор из колючей проволоки. Здесь Григорий сдал оружие, его профессионально обыскали (мало ли, вдруг – двойник!), и «Опель-адмирал» медленно проехал к дому. На крыльце Быкова встретил третий пост. Под бдительными взглядами ребятишек-волкодавов он прошел в холл с высоченным потолком – три Григория станут друг другу на плечи, и верхний дотянется рукой. Офицер, лощеный и наутюженный, появился в зале и пригласил Быкова пройти в кабинет. В кабинете царил приятный полумрак – зашторенные окна пропускали ровно столько света, чтобы можно было разглядеть большой письменный стол и пару диванов, тоже не маленьких. Хозяина кабинета Григорий разглядел в последнюю очередь. Сталин стоял у стола, перебирая пальцами не чубук излюбленной трубки, а папиросу «Герцеговина-Флор». Неторопливо повернув голову, Иосиф Виссарионович глянул на вошедшего и отложил цигарку. Сделав несколько шагов по глушившему звуки ковру, вождь приблизился к Быкову и обнял его. Григорий напрягся, чувствуя учащенное дыхание человека, которого все знали, как его родного отца. Он уловил легкий запах дорогого табака и дешевого парфюма, как бы не «Тройного одеколона», и осторожно приобнял «батю». – Спасыбо тебе за Якова, – глухо проговорил Сталин, отстраняясь. – В кои веки глупость совершил, а вышло что-то путное. – Лаврентий Палыч… – начал было Быков, но вождь отмахнулся. – А то я нэ знаю Лаврентия! – рысьи глаза «отца народов» блеснули смешинкой. – Да никогда бы он нэ решился тебя вставить в свои хитроумные схемки. Твоя работа! – Четырнадцатого апреля Якова должны были расстрелять. Иосиф Виссарионович нисколько не удивился, вообще, никаких эмоций не проявил при этом известии. Покивал только, принимая к сведению. – Садись, – указал Сталин на диван, а сам стал медленно ходить, напоминая Быкову крадущегося тигра. Григорий сел, хоть ему было и неудобно. Диван располагал к тому, чтобы развалиться на его мякоти, но только не в присутствии руководителя будущей сверхдержавы. – Одиннадцатого марта тебя прэдставили к «Красному знамени». Потом решили обойтись орденом «Александра Невского». А когда ты сбил пятый самолет врага, снова в наградной лист вписали «Знамя». Но ты отказался. Пачэму? – А у меня уже есть, – усмехнулся Быков, касаясь ордена на груди. – Незаслуженный. – Теперь, значит, заслужил? – Да, отец. Сталин покивал задумчиво. – Твой рапорт я, признаться, порвать хотел и выбросить, но потом мнэ стали докладывать о твоих побэдах, и я перечитал его заново. Подумал, что это вовсе и не каприз, а трэзвое решение моего повзрослевшего сына. – Войну выигрывают не именем, а умением. – А Бабков? Он достоин? – Да. Бабков – великолепный тактик. Вождь снова кивнул. Сжал зубами папиросу, чиркнул спичкой, закурил, выпустил струю ароматного дыма – все это он делал не спеша, с толком, чувством, расстановкой. – Пока побудешь комэском, – решил Сталин. – Осэнью подумаем. Одно условие – больше никаких авантюр! – У меня больше нет братьев, – улыбнулся Быков. Вождь хмыкнул только. – Отец… – М-м? – Благодарить надо не меня. – А кого? – Поликарпова. – Конструктора? – Без его самолетов мы бы погибли. – Вот как? – Просто не ушли бы от погони. – Мнэ говорили. «По-7»? – Это лучший в мире истребитель. – А «Яки»? – И «Яки», и «лавочки» хороши, но «По-7» лучше. – Все КБ хотят, чтобы заводы выпускали именно их самолеты, – проворчал вождь. – Яковлев – самый настырный. Туполев, хоть и брыклив, а тоже зубаст… – Надо вернуть Поликарпову его людей. – Это можно. – И пустить «По-7» в серию. – Это сложнее. – «Все для фронта, все для победы!», отец. – Хм. – Для фронта, а не для хитрожопых Яковлевых. Сталин рассмеялся, выдыхая дым, и закашлялся. Маша на Григория рукой, он выговорил, перхая: – Хорошо сказал! Ладно, подумаем… Открыв неприметную дверь, он повел головой, кого-то приглашая войти. Вскоре порог переступил Яков Джугашвили. Выбритый, отмытый, во всем чистом, он все еще поражал худобой и впалыми щеками – концлагерная бурда кому хочешь жирку убавит. – Брат! – расцвел Яков. Быков молча улыбнулся и обнял «родственничка». Вспоминая при этом Юрку Сегаля, который попал в плен к душманам. Это было трудно – вызволять, но рота сделала это. А командир тогда скупо улыбнулся и сказал… – Мы своих не бросаем, – вслух произнес Григорий. – Что думаешь дальше делать? – спросил Сталин у Якова. – У меня одна дорога – на фронт, – нахмурился Джугашвили. – Подлечись сначала, – насупился вождь. – И откормить бы тебя не мешало, – добавил Быков. – Счет у меня к фрицам, – сжал кулаки Яков, – крупный счетец… – Ты бы пока написал обо всем, – посоветовал ему Григорий. – О чем? – О Заксенхаузене. Яков помрачнел и закатал рукав. – Этот номер уже не стереть. Заклеймили, как скотину! – И об этом напиши. И о газовых камерах… – Это – да… – О том, как из детей кровь выкачивали… Джугашвили вздохнул прерывисто. – Как на людях опыты ставили… Обо всем. Иосиф Виссарионович сощурил глаза, затягиваясь, и покивал: – Вэрно. Пусть малодушные знают, что в плэну куда страшнее, чем на пэредовой. А ты, – обратился он к Быкову, – коль уж так радеешь за Поликарпова, сам все проинспектируешь. И кабэ, и завод. Тебя вызовут. Все, идите, мне работать надо… |