Книга Если копнуть поглубже, страница 77 – Тимоти Финдли

— Нет.

— Так с кем же?

— Я зашла в «Зерс», хотела приготовить салат из тунца… — Джейн не отрывала глаз от портрета. В этот момент ей показалось, что он — отражение ее самой. Куда все подевалось? — И там встретила женщину, которая работает у нас в театре в отделе реквизита… ее зовут Мери Джейн Рэлстон. Она первая мне сказала. Ее слова были жестоки. А Клэр — поведала о том же, но спокойно и, на мой взгляд, тактично.

Она перевела взгляд в окно.

— Говорите, Джейн, — ободрил ее врач. — В интерпретации любой из них. Тон не важен. Итак, кто это?

— Джонатан Кроуфорд.

— Понятно.

— Учитывая, что я сказала, вы восприняли все удивительно спокойно.

— Что ж… я не собираюсь делать вид, будто такие вещи легко принять. Для вас. И тем не менее…

Джейн рассмеялась:

— Что значит ваше «тем не менее»? Вы этого ожидали?

— Нет. Но не особенно удивлен.

Джейн затушила сигарету.

Фабиан молчал.

— Вы хотите убедить меня, что это нормально? Что это одно из условий удовлетворения амбиций? Так считает Клэр. «Не забывай, кто такой Грифф, — сказала она. — И к чему стремится».

— И в каком-то смысле она права. Совершенно права.

Джейн потерла ладонь о ладонь, сделав вид, будто аплодирует.

— Именно. В самую точку. Вот тебе мой зад и дай мне мои роли! А почему бы и нет? На жену, на семью, на ребенка — на все наплевать. Тьфу! Зато мои роли при мне — я их добыл!

— В самом деле? Добыл?

— Да. Обе.

— Понятно.

— Что понятно?

— А вы?

— Что значит «вы»?

— Это вопрос о ваших желаниях и мотивах. Неужели вы никогда не хотели чего-нибудь так сильно, что готовы были на все?

Джейн подозрительно покосилась на врача.

— Похоже, вы нервничаете? Не желаете отвечать? Напомнить вам о том молодом человеке? Который работает в компании «Белл»?

— Не надо.

— Понятно.

— Понятно… — Джейн смотрела на Фабиана. Он улыбался. — Понятно… Понятно… Понятно… — Пожатие плечами — и снова пожатие плечами. — Вот так устроен мир…

— Так устроен мир, в котором вы выбрали место для себя. И множество других миров. Вы полагаете, Ивана Трамп в самом деле любила Дональда? Или Дональд любил ее? Ничего подобного. Однако они получили то, что хотели: он — красивую женщину; она — деньги.

— Но театр на самом деле не такой.

— Совершенно согласен. Только и в театре есть такие люди. Становятся такими, когда им это надо.

Джейн вздохнула.

Реальность оказалась сильнее ее — в каком-то смысле. Но в то же время, не зная почему, она чувствовала себя умиротворенной.

— Вы получили от своего молодого человека то, что хотели?

Джейн помолчала, а потом ответила:

— Да.

Только, пожалуйста, не говорите «Понятно».

Несколько мгновений Фабиан не нарушал молчания.

— Как Уилл? — наконец спросил он.

Джейн посмотрела ему в глаза:

— Уилл?

— Ну да, Уилл. Как он?

Джейн отвела взгляд.

— Вы умный человек, Конрад.

— Допустим. Но каков ответ?

— Я его теряю.

— Тогда верните его.

— Но как?

— Показав, что вы с ним. С ним, Джейн. С ним. А не в винном тумане и не погружаетесь в совсем не идущую вам жалость к себе. Встряхнитесь! Возьмите себя в руки. Дайте ему понять, что вы — это по-прежнему вы.

Джейн затушила недокуренную сигарету:

— И вы полагаете, он вернется?

— Который из них?

Джейн снова сдержанно улыбнулась.

Ах ты, сукин сын. Но умный сукин сын.

— И тот и другой. Оба.

— Да.

— Откуда вы знаете?

Доктор Фабиан улыбнулся своей странной, заговорщической улыбкой, разомкнул пальцы и наклонился вперед.

— Потому что я тоже надевал голубое платье. И знаю, наступает такое время, когда хочется его сбросить. На самом деле, просто необходимо сбросить, чтобы продолжать жить. И когда такое случится, вы будете с Гриффом вместе. И Уилл с вами.

5

Среда, 12 августа 1998 г.

В воскресенье вечером, расставшись с Джейн, Милош пошел на автостоянку у Театра Тома Паттерсона забрать свой фургон, но полчаса просто так просидел за рулем и в полной тишине выкурил две сигареты — никакого радио, никаких кассет.

А потом вернулся домой. Агнешка ничего не сказала ему, только «Привет» и не обернулась от плиты, на которой тушила голубцы. За ужином они тоже не разговаривали. Антон лежал рядом в стоявшей на полу колыбельке. Он спал — как почти все время теперь.

После еды Милош взял ребенка на руки и прижал к плечу — от мальчика странно попахивало. И не потому, что он испачкал пеленку. Так пахнет от умирающих, которые лежат и ждут конца. Почти что благостный запах — возродившегося естества — когда всевозможные ароматы присыпок и благовоний повседневной жизни сменяются духом самой жизни. Плоть и только плоть. Ничего более.

— Он хоть просыпается? — спросил Милош.

— Мало, — ответила Агнешка, по-прежнему не глядя на мужа. Теперь все больше и больше казалось, что она разговаривала с кем-то за его спиной, или стоявшим в стороне, или только с собой. Она убрала со стола грязные тарелки, вилки и ложки и сложила в раковину — в такую горячую воду, что обожгло пальцы.

Милош опустил сына в колыбельку и поднялся наверх.

В понедельник он вернулся на работу.

О своих проблемах не распространялся.

Не было такого человека, с кем бы он мог поговорить: никто бы не понял. К тому же единственный совет, в котором он нуждался, был ему недоступен — совет врача.

И Агнешка тоже сникла: ушла первоначальная паника по поводу здоровья Антона, но ушли и надежды, что Бог вмешается и все исправит. Она считала себя подвижницей, хотя в истинном смысле таковой не была. Вдохновенно родила и мечтала об одном — быть женой и матерью. И не желала для себя ничего другого. Все ее устремления сводились к тому, чтобы достигнуть положения «независимой» дамы, и это ей давал брак с Милошем. Она стала замужней женщиной. В традиционном понимании своей культуры и религии обрела судьбу. Но слабо воспринимала действительность и ее последствия. Не то чтобы не хватало разумения — вовсе нет. Просто она заключила с действительностью соглашение: если ей гарантированы надежность и уверенность, она станет подчиняться правилам.