Онлайн книга «Почем килограмм славы (сборник)»
|
писал Трошкин за столом в кабинете Мальцева. …Иду раскрываться. Если что случится, прошу никого не винить. Е. Трошкин Трошкин скатал записку в трубочку и сунул ее в стакан с карандашами. Встал и решительно зашагал из кабинета… Он раскрыл дверь в спальню, но там было пусто. – Эй, где вы? – позвал Трошкин. – Здеся! – отозвался с веранды голос Косого. Косой, Хмырь и Али-Баба сидели на корточках, держа в руках конец ковровой дорожки, идущей к двери. – Что это с вами? – спросил, войдя, Трошкин. – Ковер чистить будем, – сказал Али-Баба. – Ладно… Вот что, товарищи. Финита ля комедия… Прежде всего снимем это. – Трошкин взялся рукой за челку и дернул вверх. – Раз! – Парик не поддался – спецклей был на уровне. Тогда Трошкин дернул посильнее… – Два! – Три!! – неожиданно скомандовал Али-Баба, и троица дружно дернула дорожку на себя. Ноги у Трошкина поехали, он взмахнул руками и грохнулся на пол… * * * Евгений Иванович Трошкин лежал на полу, закатанный в ковер, так что торчала только голова с одной стороны и подметки сапог – с другой. Во рту у него был кляп, сделанный из новогоднего подарка. Хмырь, Косой и Али-Баба, развалясь в креслах, курили профессорские сигары, отдыхали, наслаждаясь определенностью положения. А за окном начинался первый день нового года. – Ну, понесем! – сказал Али-Баба. – Сейчас, – лениво отозвался Косой. – Ай-я-яй!.. – зацокал языком Али-Баба. – А если б мы еще и шапку принесли! Доцент кто? Жулик. Жуликов много, а шапка одна. – Да, – сказал Хмырь. – За шлем бы нам срок сбавили. И куда он его дел – все вроде обошли… – У-у! Жулик! – Косой легонько и боязливо потолкал Трошкина ногой. – Я тебе говорил: у меня насморк. А ты: пасть, пасть… Нырять заставлял в такую холодину… – Когда это он тебя заставлял нырять? – спросил Хмырь. – А когда нас брали… Помнишь, пришел: «Я рыбу на дно положил, а ты ныряй»… А мороз был градусов тридцать… – Постой, постой, – насторожился Хмырь. – Чего он тогда про рыбу-то говорил? – Я его спрашиваю: продал шлем? А он: в грузовик, говорит, положил и толкнул с откоса… – Да нет, про рыбу он что? – Рыбу, говорит, поймал в проруби, где мы воду брали, и на дно положил. А ты, Косой, говорит, плавать умеешь? У-у-у… – Косой снова потолкал Трошкина ботинком. – В проруби он шлем схоронил! Вот что! В проруби, больше негде ему быть! – закричал вдруг Хмырь, осененный внезапной догадкой. Трошкин задергался в своем коконе. – Точно!! – заорал Косой. – Смотри на него – вспомнил, зараза! В проруби он, в Малаховке! Гарик, чего ж ты молчал? Во жлоб! Хоть бы записку оставил, когда вешался! – Пошли! – сказал Хмырь. – А его? – напомнил Али-Баба. – Пусть сами забирают, – распорядился Хмырь. – Такого кабана носить!.. Пошли! * * * К даче подъехал красный «москвич», из него вылезла Людмила с картонной коробкой, на которой было написано: «Керогаз». – Археологи, ау! – крикнула она. Дача стояла тихая, заснеженная, с темными слепыми окнами. * * * Напротив лодочной станции Хмырь, Косой и Али-Баба стояли на коленях у проруби и заглядывали в черную дымящуюся воду. – Нету здесь ни фига, – сказал Косой. – Там он, – убежденно сказал Хмырь. – На дне. Нырнуть надо. – А почему я? – заорал Косой, отодвигаясь от проруби. – Как что, сразу Косой, Косой! Вась, а Вась, скажи ему, пусть сам лезет! – Холодно, – сказал Хмырь. – Я заболею. – Во дает! Щас вешался насмерть, а щас простудиться боится! – сказал Косой и осекся: к ним по льду шел… Доцент! Доцент оброс щетиной, щеку и лоб пересекала широкая ссадина, рука была замотана окровавленной тряпкой, а в руке опасная бритва. * * * – Скажите, пожалуйста, – Трошкин притормозил профессорский «москвич» и высунулся в окошко, – где тут лодочная станция? – Там… – показал мальчишка лыжной палкой. * * * Косой стоял, оглушенный холодом, мокрая одежда на нем леденела. – Надо бы пришить вас, да время терять неохота. Встретимся еще! – Доцент прижал к ватнику золотой шлем и пошел к берегу. И тут произошло невероятное. От лодочной станции к Доценту бежал еще один Доцент! Доценты остановились друг против друга и застыли, готовясь к бою. – Э-э! – удивился Али-Баба. – Теперь две штуки стало! – И там, на даче, еще один, – сказал Косой, дрожа от холода. – Чем больше сдадим, тем лучше, – сказал Хмырь. * * * Когда две милицейские «Волги» подлетели к повороту на Малаховку, Славин резко нажал на тормоз: по шоссе прямо на него Али-Баба и двое разбойников вели двух скрученных Доцентов! А на голове Али-Бабы, как у военачальника, был надет шлем Александра Македонского… Первым выскочил из машины профессор Мальцев, он подбежал к Али-Бабе и постучал пальцами по его голове, вернее, по шлему. Потом снял шлем и заплакал: – Он. – А который тут твой? – спросили милиционеры Славина, разглядывая Доцентов. – Этот! – Лейтенант подошел к одному из них, обнял и поцеловал. А дальше Косой, Али-Баба и Хмырь удивленно наблюдали, как одному Доценту горячо трясли руки, а другому вязали их за спину, потом обоих проводили к машине, влезли сами и поехали. – А мы? – растерянно сказал Косой. – Э! Постой! – Али-Баба пробежал несколько шагов. – Сдаемся! Шел снег, было холодно. «Волга» остановилась. Оттуда выскочил Евгений Иванович Трошкин – без парика и без шапки. Лысый. – Гляди, обрили уже… – ахнул Косой. Бритый Доцент широко раскинул руки и бежал к ним навстречу, на его глазах блестели слезы. – Бежим! – пискнул Хмырь. Двое повернулись и что есть сил побежали по шоссе. Али-Баба поколебался, но потом по привычке присоединился к большинству. Так они и бежали по шоссе: впереди трое, а один сзади. |