Онлайн книга «Лав - из»
|
Антонина Васильевна осторожно ставит чашку на блюдце. – Я бы на твоем месте вызвала милицию! – Я вызывала, – спокойно отвечает Антонина Васильевна. – Не помогает. – Боже, что за молодежь пошла! Слушай, хочешь, я пойду туда и такое им устрою, что больше никогда музыки не захочется! – Не надо, Надежда, я сама с этим разберусь. – Всегда ты была такая, – Надя снова складывает, как в молитве, руки. – Слишком интеллигентная, чтобы себя защитить. Надя в последний раз оббегает квартиру, что-то фиксирует в своей маленькой голове, причмокивая, и отправляется дальше на поиски новых сплетен и смертей. – Смотри, Антонина, если не придешь на мою дискотеку – по гроб жизни обижусь. Не забудь – в эту пятницу. Я тебе еще напомню по телефону. Не хочешь мужчин, так хоть старых знакомых увидишь. А то сидишь, как хорек в норе. – Слава богу, – бормочет себе под нос Антонина Васильевна, когда за Надей закрывается дверь. Но покой к ней вернется не скоро. До вечера Антонина Васильевна будет напевать: «Надежда – мой компас земной». Антонина Васильевна сначала даже не поняла, что происходит. Она хорошо выспалась, у нее ничего не болело, ей ничего не снилось. Встав с кровати, как обычно подошла к окну. Удостовериться в том, что мир еще на месте. И он был на месте, но весь белый. – Жучка, снег выпал, – тихо говорит Антонина Васильевна. Жучка с радостным лаем вспрыгивает на подоконник. – Теперь станет легче, – продолжает Антонина Васильевна. – Я люблю снег. Люблю зиму. Зимой все дети становятся детьми. Антонине Васильевне ужасно хочется праздничных рождественских кушаний. Кутьи и вареников. И то и другое вместе. Одной ложкой кутью, другой – вареник. Антонина Васильевна сглатывает слюну. Она уже сто лет не ела этих вареников. – Жучка, одевайся! Мы идем! Антонина Васильевна настежь открывает шкаф с одеждой. Шкаф забит блузками, платьями и свитерами разных лет и фасонов. Да, думает Антонина Васильевна, сегодня я надену все праздничное. Сегодня праздник. – Виктор, я вас поздравляю, – торжественно произносит Антонина Васильевна. – С чем? – лениво спрашивает Виктор. – С первым снегом. Антонина Васильевна нравится себе. Она стоит посреди зеркальной комнаты, разглядывая свой наряд со всех сторон. – Я вас не узнаю, Антонина Васильевна, вы оделись как настоящий клоун! что за блузка?! что за юбка?! вы собрались в бордель? Виктор наслаждается каждым своим словом. Око за око, думает он. – А босоножки? На улице зима, а вы в босоножках. Антонина Васильевна, с вами все в порядке? – Юноша, сегодня у меня очень хорошее настроение, и вам не удастся его испортить. Скорее наоборот. – То есть вы МНЕ испортите настроение? Антонина Васильевна пропускает его реплику мимо ушей. – Мне пришла в голову гениальная идея, Виктор. – Я уже ее боюсь! – Ну зачем так сразу, – Антонина Васильевна присаживается на табуретку. – Вы мне нравитесь как раз за смелость. Виктор выключает магнитофон. – Понимаете, – начинает Антонина Васильевна, – меня всегда все боялись. Вы не спрашивали, а я не говорила – я почти сорок лет проработала в школе. – Я должен был догадаться, – Виктор корчит важную гримасу. – Вы абсолютно неадекватны. Говорят, учителей со стажем не допускают свидетельствовать в судах. Слишком неуравновешенная психика. – Молодой человек! Следите за своей речью! Антонина Васильевна нервно ерзает на табуретке. – Не стойте столбом. Присядьте, – говорит она. Виктор опирается локтями на подоконник. – В этой комнате одна табуретка, и вы ее заняли. Он насмешливо улыбается, и Антонина Васильевна замечает, что ей это нравится. – Я преподавала литературу. – Я думал, математику. Математички – самые невыносимые. Ту, что учила меня, звали Мирослава Миколаивна, она любила бить детей указкой по пальцам. – Я никогда не била своих учеников! – вспыхивает Антонина Васильевна и уже спокойнее добавляет: – Они и без того меня боялись. – Я считаю, что это неправильно. – Я тоже. Но ученики все равно боялись. Хотя я даже голос никогда не повышала. Я была добрым учителем. – Могу себе представить. У Антонины Васильевны горят щеки. «Интересно, если б он мог увидеть меня такой, какой я была сорок лет тому назад, понравилась бы я ему?» Антонина Васильевна встает с табуретки и отворачивается. Видит в зеркалах отражение его отражения. Оно с интересом за ней наблюдает. – Антонина Васильевна, вы так прямо держите спину, что многие из бальников вам бы позавидовали. – Моя покойная бабушка тыкала меня кулачками в спину, если я сутулилась. До сих пор чувствую эти ее кулачки. Антонина Васильевна глубоко вздыхает. – Я подумала… и решила. Буду преподавать вам литературу. Виктор удивленно округляет глаза. – Сомневаюсь, что вы со своими танцами прочитали более десяти книжек. Да, не более десяти… – Антонина Васильевна, но… – Это не займет много времени. Несколько часов в неделю. Вы не представляете себе, как много интересного я могу рассказать. Литература – это мировоззрение. Без литературы вы никто. Вошь дрожащая. Виктор молчит. – Даже для того, чтобы танцевать, нужно знать литературу. Вы не сможете без литературы хорошо танцевать. Танцы – это не язык тела, как вы полагаете, это… язык души. О боже, что я говорю, думает Антонина Васильевна. – Мне не нужны уроки литературы. Антонина Васильевна смотрит на него и понимает, что это правда. Он не шутит. Ему не нужны уроки литературы. Он говорит серьезно и окончательно. Антонина Васильевна вздрагивает как от удара. Чувствует, как кровь приливает к ногам, как крохотные кулачки теребят спину, и голос бабушки звучит откуда-то изнутри ее самой: «Ты, враг лютый, у тебя только гульки-гулянки в голове». Дуреха, думает Антонина Васильевна, какая же я дуреха! Она молча бросается вон из комнаты, а Жучка, оскалив зубы, трижды лает на Виктора и семенит за хозяйкой. – Ты пришла! Молодец! Я знала, что ты придешь! Надя обнимает Антонину Васильевну. От Нади несет едким запахом малины – духами за десять гривен. – Как тебе наша дискотека? Супер, правда? |