Онлайн книга «Лав - из»
|
– Вас никто не заставлял. Вы сами захотели. – Я не хотела. Белла разворачивается к нему лицом. Он теряется. – Я думал, вы хотели… У него черные глаза, замечает Белла. Вероятно, это они заразили своей чернотой воду. Белла делает над собой усилие и улыбается. – Я шучу, – говорит она, – конечно, хотела. Это я так шучу. Вы не обижайтесь. – Начнем, – видно, что он не понял шутку. – Держите спину прямо. И расслабьтесь. Вода вас не съест. – Но в воде может быть что-то такое, что съедает… – Помолчите. Вы слишком много говорите. Не говорите и не думайте. Только плывите. – Я не могу не думать. Я думаю беспрерывно… – Тихо! Он берет Беллу за руки и тянет на себя. Белла теряет равновесие. – Оттолкнитесь от дна и работайте ногами. Я вас держу. Не бойтесь. Двигайте ногами, как ластами. – Что такое ласты? – Делайте, как я говорю! Белла повисает на его руках. – Ну почему вы совсем не двигаетесь, Белла?! Вода вас удержит, только немного помогите ей! Вы идете на дно, как деревянная колода. Он впервые назвал меня по имени, думает Белла. – Я никогда не научусь. Оставьте меня. – Я вас не оставлю. – Правда? Он вдруг останавливается и, глядя черными глазами в черную воду, говорит: – Чего вы от меня хотите, Белла? * * * Медсестра Аллочка вихрем врывается в кабинет и садится напротив Григорьевны. – Вы слышали? – Что? – Григорьевна чувствует себя слабой и будто больной. Григорьевну раздражает Аллочка и этот ее непонятно откуда взявшийся ажиотаж. – Помните ту сумасшедшую кошатницу, что к нам приходила? Вы еще говорили, что она ваша соседка. Какое-то странное имя – французское или итальянское… – Венгерское. – Ну да, венгерское. – И что? Говори, не интригуй. Аллочка выдерживает паузу. – Сделать вам чай, Григоривна? – говорит. – Алла! Что там случилось?! Что ты знаешь? – Сегодня утром ее забрали. – Кто забрал? Куда? – Ну, в психушку. Мне водитель «скорой» рассказал, а я сразу поняла, что это она. Григорьевна поднимается и нервно ходит вокруг Аллочки. – Вряд ли это она. Зачем бы ее забирать? – Григоривна, здесь сомнений быть не может. Сто процентов наша кошатница. Все как вы и сказали: первый этаж, шестая палата! Аллочка достает из сумки два пряника, один начинает есть сама, другой дает Григорьевне. – Возьмите, скушайте, подкрепитесь. Небось еще ничего не ели, правда? – Алла, расскажи все, что ты знаешь. – Да что тут рассказывать. Разгуливала по улице в чем мать родила! – Что? – Да-да. Голая, совсем голая ходила по вашей Петропавловской в сопровождении двух десятков бездомных псов и котов. То еще зрелище! Двоих санитаров псы покусали – защищали свою хозяйку. Такой был страшный шум, что даже сигнализация на машинах сработала. – Этого не может быть, Алла… – Ну да, не может… Я вам говорила: баба без секса дуреет. Григорьевна без сил опускается в кресло и закрывает руками лицо. – Григоривна, с вами все в порядке? Я хочу сегодня отпроситься пораньше. У меня у тети день рождения. – Да, конечно. Григорьевна нервно дышит, хватая ртом затхлый медикаментозный воздух. – Слушай, Алла, я у тебя кое-что попрошу взамен. Стрельни для меня у кого-нибудь сигарету. – Вы же два года держались, Григорьевна… – А толку-то? * * * В белой льняной рубашке, с растрепанными волосами, с широко раскрытыми от удивления и страха глазами, Белла выглядит даже привлекательно. Если б я была мужчиной, думает Григорьевна, то могла бы влюбиться в нее. Белла, съежившись, сидит на больничной койке. В палате еще шесть коек, но пациенты на них не шевелятся и не дышат. Просто глядят в потолок. – Белла! Что случилось?! – Григорьевна присаживается на краешек Беллиной кровати. – Как это произошло?! – Я не знаю, – отвечает Белла. Два здоровенных мужика в зеленых халатах слоняются по коридору, время от времени заглядывая в палату. Вот в чем разница между нами и ними, думает Григорьевна, мы ходим в белых халатах, а они в зеленых. – Здесь нельзя делать резких движений, – говорит Белла. – Нельзя бегать, прыгать, кричать, чихать, петь. – Ну… – Григорьевна мнется, – без всего этого можно обойтись. – Я и не жалуюсь. Нет-нет. Мне здесь неплохо. Григорьевна молчит. Из окна палаты видно церковь. – У тебя красивый вид из окна, – говорит. – Мы можем ходить в церковь молиться. – Отпускают? – В заборе есть дырка. Больные лазят через дырку в заборе. – Никто не сбегает? – Никто. Все возвращаются назад. Григорьевна подсаживается ближе к Белле. – Белла, что случилось? Ты же вроде была нормальной? – Нормальной? Наверное, нельзя так сразу, думает Григорьевна. Нельзя на нее давить. Сама расскажет. – Мне так неловко… так неловко из-за всего этого, – глухо бормочет Белла. – Я веду себя как настоящая идиотка. Хорошо, что я сюда попала. – Ну не наговаривай на себя. Никакая ты не идиотка. – Но я с ума схожу от этой тишины. Григорьевне нечего ответить. – Тишина и вокруг, и внутри, – продолжает Белла. – А я хочу закричать, завизжать во весь голос. Чтобы люди не знали, куда меня деть и как закрыть мне рот. – Успокойся, Белла. – Ненавижу покой. Ненавижу все, что находится в покое. Ненавижу себя. Только теперь Григорьевна замечает, что Беллино лицо приобрело какой-то болезненный, синюшный оттенок. – Ты себя недооцениваешь, – говорит Григорьевна. – А нечего оценивать. Меня, если подумать, на самом деле и нет. Только сгусток дрожащего, перетекающего вещества, без цвета, запаха и вкуса. – Расскажи мне, что случилось, Белла. Это как-то связано с мужчиной, который тебе снится? – Наверное, я смотрела на него не так как нужно. Это его рассердило. И правда, почему он должен меня терпеть? Он спросил, чего я от него хочу. И я сказала, – Белла запинается, – что всего. Что хочу от него всего. |