Онлайн книга «Гиперион»
|
– Может, все поумирали, а вагон так и ходит по своей программе, – предположила Ламия и тут же резко оглянулась: снасти и паруса внезапно скрипнули под порывом ветра. – Омерзительное ощущение – быть отрезанной от всего и всех. Словно ты вдруг ослепла и оглохла. Просто не представляю, как жители колоний это выносят. Подошел Мартин Силен. Усевшись на поручень, он отхлебнул из длинной зеленой бутылки и произнес: Где же он и с кем – поэт? Музы, дайте мне ответ! – Мы везде его найдем: Он с людьми, во всем им равен; С нищим он и с королем, С тем, кто низок, с тем, кто славен; Обезьяна ли, Платон — Их обоих он приемлет; Видит все и знает он — И орлу, и галке внемлет; Ночью рык зловещий льва Или тигра вой ужасный — Все звучит ему так ясно, Как знакомые слова Языка родного… [29] – Где вы раздобыли эту бутылку? – холодно спросил Кассад. Мартин Силен улыбнулся, и его сощуренные глаза ярко блеснули в свете фонаря. – В камбузе полно еды, кроме того, там есть бар. Возвещаю всем его открытие! – Надо подумать об ужине, – сказал Консул, хотя ему хотелось сейчас лишь вина. В последний раз они ели часов десять назад, если не больше. Что-то лязгнуло, загудело, и шестеро паломников, бросившихся к правому борту, увидели, как поднимаются сходни. Тем временем развернулись паруса, натянулись шкоты, и гудение маховика, постепенно повышаясь, перешло в ультразвук. Паруса наполнились ветром, палуба слегка накренилась – и ветровоз, отойдя от причала, двинулся в темноту. Было слышно лишь хлопанье парусов, поскрипывание корпуса судна, глухое громыхание колеса да шорох травы по днищу. Шесть человек стояли у поручней и смотрели, как темная масса утеса исчезает за кормой, а так и не зажженный сигнальный костер превращается в слабый отблеск звездного света на светлом дереве; потом остались только ночь, небо и качающиеся круги света от фонарей. – Спущусь вниз, – объявил Консул, – и приготовлю нам что-нибудь поесть. Его спутники даже не пошевелились. Палуба тихо вибрировала и покачивалась, а навстречу судну неслась тьма. Невидимая граница делила ее на две части: вверху сияли звезды, внизу расстилалось Травяное море. Кассад достал фонарик, и пятно света забегало по снастям, выхватывая из мрака то кусок паруса, то мачту, то шкоты, туго натянутые невидимыми руками; затем полковник проверил все щели и уголки на палубе от кормы до носа. Остальные молча наблюдали. Когда он выключил фонарик, тьма показалась паломникам уже не такой гнетущей, а звезды засияли ярче. В воздухе пахло землей и перегноем; этот запах, вызывающий ассоциации, скорее, с весенним полем, чем с морем, приносил ветер, несущийся над тысячами квадратных километров травы. Вскоре послышался голос Консула, и все отправились вниз. Камбуз оказался тесноват, и к тому же там не было стола, поэтому в качестве столовой пришлось использовать большую каюту на корме, а в качестве стола – сдвинутые вместе чемоданы. Четыре фонаря, раскачивавшиеся на низких балках, ярко освещали помещение. Хет Мастин распахнул высокое окно над кроватью, и в каюту ворвался легкий ветерок. Консул расставил тарелки, нагруженные бутербродами, на самом большом чемодане, а затем принес толстые белые чашки и кофе в термосе. Пока он разливал кофе, все принялись за еду. – Недурно, – произнес Федман Кассад. – Где это вы раздобыли ростбиф? – Холодильник битком набит всякой снедью. Кроме того, в кладовой на корме есть большая морозильная камера. – Электрическая? – спросил Хет Мастин. – Нет. С двойными стенками. Мартин Силен понюхал одну из банок, разыскал на блюде нож и посыпал свой бутерброд крупно порезанными кусками хрена. На глазах у него заблестели слезы. – Сколько времени обычно уходит, чтобы пересечь море? – спросила Ламия у Консула. Консул, сосредоточенно разглядывавший свою чашку с горячим кофе, поднял взгляд: – Простите, не расслышал? – Я спрашиваю о Травяном море. Сколько времени уходит на дорогу? – Ночь и половина дня, и мы у гор, – ответил Консул. – При попутном ветре, разумеется. – Ну а потом… через горы долго перебираться? – спросил отец Хойт. – Меньше суток, – ответил Консул. – Если будет работать канатная дорога, – добавил Кассад. Консул отхлебнул кофе, обжегся и поморщился. – Надо думать, будет. Иначе… – Что иначе? – резко спросила Ламия. – Иначе, – ответил полковник Кассад, подойдя к открытому окну, – иначе мы застрянем в шестистах километрах от Гробниц Времени и в тысяче – от южных городов. Консул покачал головой. – Нет, – сказал он. – Жрецы Святилища, или уж не знаю кто, взявший на себя заботу о нашем паломничестве, позаботились о том, чтобы мы добрались сюда. Я не сомневаюсь, что они позаботятся и о том, чтобы мы прошли оставшуюся часть пути. Ламия Брон, нахмурившись, скрестила руки на груди. – Зачем мы нужны им? Как жертвы? Мартин Силен захохотал и вытащил свою бутылку: Какие боги ждут кровавой мзды? К какому алтарю ведут телицу, Которая торжественной узды И ласковой руки жреца дичится? И что за город, из оправы стен Глядящий ввысь зеницами святынь, Внезапно обезлюдел в час урочный? Он нем навеки, чуждый перемен, — Не скажут площади, мертвей пустынь, Зачем ушла толпа в поход бессрочный. [30] Ламия Брон сунула руку под тунику и, выхватив лазерный нож величиной не больше мизинца, навела его на поэта. – Эй ты, говнюк! Ляпнешь еще хоть слово и… клянусь… убью на месте. Все разом умолкли, в глубокой тишине было слышно лишь поскрипывание колеса. Консул двинулся к Силену. Полковник Кассад тут же оказался за спиной Ламии. Поэт сделал большой глоток и улыбнулся. Его губы влажно блестели. – Так строй же свой корабль смерти, – прошептал он. – О, построй его! Пальцы Ламии побелели от напряжения. Консул стоял теперь буквально вплотную к Силену, не зная, что делать: ему казалось, лазерный луч вот-вот хлестнет его по глазам. Кассад напряженно склонился над Ламией, подобно странной двухметровой тени. – Мадам, – вдруг произнес Сол Вайнтрауб, сидевший на койке у дальней стены, – может, следует напомнить вам, что здесь находится ребенок? |