Онлайн книга «Падение Гипериона»
|
«Может быть, это наивно, но я все-таки спрошу тебя, Уммон: зачем воевать, если победитель известен? Ты сам сказал, что Высший Разум уже существует – в будущем, и враждует с человеческим божеством, даже отправляет вам из своего будущего информацию, которой вы делитесь с Гегемонией. Богостроители вправе трубить в фанфары. Зачем же воевать и суетиться?» (Гвах!) (Я учу тебя| леплю лучшую воскрешенную личность из всех вероятных| даю тебе возможность бродить среди людей в медленном времени| чтобы закалить твою сталь| но ты все еще мертворожденный) Я надолго задумываюсь. И снова спрашиваю: «Будущее многовариантно?» (Меньший свет спросил Уммона|| Будущее многовариантно|| Уммон ответил|| Есть ли у собаки блохи) «Но тот вариант, в котором Высший Разум получает власть, наиболее вероятен?» (Да) «А существует вариант, где Высший Разум возникает, но человеческое божество не допускает его к власти?» (Отрадно| что даже мертворожденный может соображать) «Ты, кажется, сказал Ламии, что человеческое… сознание (термин „божество“ кажется мне глуповатым), что этот человеческий Высший Разум является триединым по своей природе?» (Интеллект| Сопереживание| Связующая Пустота) «Связующая Пустота? Ты имеешь в виду V(Gh|c^3) и V(Gh|c^5)? Планковские длину и время? Квантовую реальность?» (Осторожно| Китс| думанье может у тебя войти в привычку) «И Сопереживание – та самая ипостась троицы, что дезертировала в прошлое, не желая воевать с вашим ВР?» (Правильно) (Наш ВР и ваш ВР послали назад Шрайка| чтобы отыскать его) «Наш ВР?! Человеческий Высший Разум тоже посылал Шрайка?» (Он допустил это) (Сопереживание чужеродная и бесполезная штука| червеобразный аппендикс интеллекта\ Но человеческий Высший Разум провонял им| и мы стараемся болью выгнать его из убежища| потому и возникло дерево) «Дерево? Терновое дерево Шрайка?» (Конечно) (Оно транслирует боль по мультилинии и инфоканалам| как ввинчивается свист в ухо дога\ Или бога) Постигнув наконец истину, я чувствую, как пошатнулся аналог моего тела. Свистопляска вокруг яйцеобразного силового поля Уммона уже не поддается описанию. Кажется, какие-то гигантские руки рвут в бешенстве саму первооснову пространства. Хаос царит в Техно-Центре. «Уммон, кто же воплощает человеческий ВР в наше время? Где оно скрывается, это сознание, в ком дремлет?» (Ты должен понять| Китс| единственным выходом для нас было создание гибрида| Сына Человека| Сына Машины\ И это прибежище должно быть таким привлекательным| чтобы беглое Сопереживание даже не смотрело на прочие обиталища Сознание почти божественное какое только могли предложить тридцать человеческих поколений| воображение свободно странствующее через пространство и время\ И благодаря этим дарам и соответствиям| образовать связь между мирами| которая позволила бы этому миру ладить с обеими сторонами) «Уммон, мне осточертели твои двусмысленные благоглупости! Ты меня слышишь, идол с металлическими мозгами? Кто же этот гибрид? Где он?» (Ты отказался от божественности дважды| Китс\ Если ты откажешься в последний раз| все закончится здесь| потому что времени больше нет) (Иди! Иди и умри чтобы жить! Или поживи еще немного и умри для нас всех! В любом случае Уммон и остальные больше не желают иметь дело с тобой!) (Убирайся!) Потрясенного, не верящего собственным ушам, меня не то роняют, не то швыряют, и я несусь сквозь просторы Техно-Центра, как осенний лист в урагане, пролетаю без руля и без ветрил через мегасферу и проваливаюсь в еще более густой мрак метасферы, распугивая непристойной бранью встречные тени. Здесь – бескрайние просторы, ужас, тьма. И огонек костра где-то внизу. Я плыву к нему, молотя руками и ногами по бесформенной вязкости. «Это Байрон тонет, – мелькает мысль, – Байрон, а не я». Если мне и суждено захлебнуться, то лишь в собственной крови и ошметках легочной ткани. Но теперь, по крайней мере, у меня есть выбор. Я могу предпочесть жизнь. Остаться смертным, не кибридом, а человеком, не Сопереживанием, а поэтом. Выбиваясь из сил, я плыву против течения к далекому огоньку. – Хент! Хент! Помощник Гладстон, пошатываясь, входит в комнату. Его длинное лицо посерело от тревоги и усталости. Еще ночь, но обманчивые предрассветные сумерки уже подползают к окну. – Боже мой, – произносит Хент, в ужасе глядя на мою грудь. Скосив глаза, я вижу яркие, почти праздничные разводы артериальной крови на рубашке и простынях. Хента разбудил мой кашель; приступ кровохарканья вернул меня на Площадь Испании. – Хент! – я задыхаюсь и снова валюсь на подушки. Нет даже сил шевельнуться. Хент садится на кровать, берет меня за руку. Он понимает, что я умираю. – Хент, – шепчу я, – есть новости, чудесная информация. Просто чудесная! – Потом, Северн. Отдыхайте. Я наведу здесь порядок, и тогда вы мне все расскажете. Времени у нас много. Я пытаюсь привстать и висну у него на руке, цепляясь липкими пальцами за плечо. |