Онлайн книга «Кто стрелял в президента»
|
Люба привычным движением ловко преодолела высокий порог. За порогом звонко, как хор мальчиков, пели птицы. Это был тот короткий миг, когда мир чист — поливальные машины уже сшибли мусор в лопухи по обочинам и на тротуары, а дворники еще не вымели его назад на проезжую часть и под кусты. Кстати, если все время идти за поливальной машиной вдоль часовых поясов земли, то можно увидеть весь мир чистым. Впрочем, я отвлеклась. Люба выехала на влажную дорогу. Дорога местами была колдобистой. «Себе да любовницам своим, небось, кажинный год ямочный ремонт проводят, — забрюзжала коляска. — А простым коляскам — хрен с маслом». «Колясочка, хватит, — попросила Люба, объезжая выбоину. — Путь к славе не может быть легким». Они жили на окраине городка: несколько щитовых двухквартирных домов с огородами и палисадниками, продуктовый павильончик, пилорама, от которой круглый год разносился запах новогодней елки, бензозаправка с развевающимся флагом нефтяной компании да бетонный мостик через речку. И все. Дальше — шоссе. Знай себе, дуй без остановки до новой жизни. Прямиком и не сворачивая! Люба легко крутила ободья колес, восторженно озирая картину утра, заманчивую, как реклама плазменного телевизора: еще не просохшее синее небо, изумрудное поле, пригорки, усыпанные цветками мать-мачехи и одуванчиков, желтыми, как конфеты-лимончики, лакомство Любиного детства. Люба раскусывала лимончик на две половинки, выгрызала кислую ярко-желтую серединку, а обсыпанные сахаром бледные скорлупки складывала на блюдце, вечером их съедал за чаем Геннадий Павлович. «Озимые нынче какие дружные», — деловито произнесла коляска, оглядев зеленый ежик посевов, задорный, как у годовалого панка. Жизнерадостный пейзаж не портил даже вид разрушенной фермы и заброшенных изб, просевших и сморщенных, как проросший к весне картофель — картину оживляла яркая поросль вездесущей крапивы. «Зачем я дома сидела? — с радостным недоумением, возбужденной скороговоркой болтала Люба. — Давно надо было в певицы ехать! Чего тут сложного? Ничего тут такого сложного нет. Собралась, да поехала». «По телевизору говорили, на федеральных трассах мафия на дорогах орудует, — докладывала Любе коляска. — Со всякого проезжающего дань требуют. Сто рублей с колеса!» «Откуда ты знаешь, что сто?» «Прикидываю. По рублю мало. По тысяче — лишку. Значит, по сто. Что же это, с меня четыреста рублей мафия проклятая затребует? Ну уж нет. За большие колеса я согласна рубликов десять отдать, раз порядок такой, а за малые — нет». «Не волнуйся, я мафии песни свои спою, и она нас бесплатно пропустит». «Как же, бесплатно! Да в Москве, говорят, даже уборные платные. По году, небось, уборные не выгребают… да какое, по году. По два! Да еще и деньги за нужду берут. Ой, нуж-да-а». По шоссе мимо Любы проносились веселые горластые лесовозы с веселыми же водителями за рулем, и трудолюбивые молочные цистерны. Иногда лесовозы тормозили, шоферы выглядывали в открытое окошко и радостно кричали Любе, не требуется ли ей помощь: может, подвезти? «Не соглашайся, Любушка, изнасилуют!» — сдавленно кричала коляска. И Люба отказывалась, но просто потому, что еще не насладилась тем, что едет в новую жизнь своими собственными силами! — Сама-то куда едешь? — выкрикивали водители, и на лицах их не было печали. — В Москву, — кивала головой в сторону горизонта Люба. — Что делать? — Петь. Я пою хорошо. — А чего? — соглашались водители. — Правильно! Москва — большая. Там все поют, кому не лень. В метро только спустишься, уже песни кругом. Проживешь! — Держи! — крикнул Любе один шофер и бросил ей на колени чупа-чупс. Люба развернула слюдяную косынку и сунула леденец за щеку. «Ты что? — закричала коляска. — Разве можно у чужих людей конфеты брать? Может она отравленная!» Люба засмеялась: «Ты прямо, как мама. Помнишь, как она вышла из магазина, а я с конфетой сижу?» «Все помню, — драматически произнесла коляска. — Все! В этом-то и есть трагедия моей жизни». Любе было пять лет. И Люба немножко запамятовала: Надежда Клавдиевна оставила коляску не у крыльца магазина, а закатила внутрь и пристроила возле хлебного отдела под плакатом «Хлеба к обеду в меру бери хлеб драгоценность им не сори». Именно так, без знаков препинания и был написан призыв. Когда Надежда Клавдиевна с кульком макарон и трехлитровой банкой березового сока вернулась за коляской, Люба была занята тем, что сосредоточенно отскребала остатки фантика и табачных крошек от липкой серой карамельки. Надежда Клавдиевна с криком «отдай маме каку!» выхватила конфету у Любы из рук, а на улице выбросила в канаву. Люба подняла вой. — Любушка, — умоляла Надежда Клавдиевна, — нельзя конфеты у чужих, у незнакомых людей брать. Сморкни нос! Это может быть нехороший, плохой человек! Люба замолкла, секунду подумала, и с надеждой спросила: — А у хороших незнакомых людей конфеты брать можно? Около девяти часов утра мимо Любы, притормаживая, проехал огромный, как грудь кормилицы, молоковоз. Водитель приоткрыл дверцу и обернулся назад, поджидая, когда подъедет Люба. — Здрасьте! — весело поприветствовал он Любу. — Помочь? — Спасибо, не надо. Вы не знаете, здесь кафе какое-нибудь будет? — Метров через пятьсот, слева. Тебе кофе или чай купить? — Что вы, я сама, — засмущалась Люба. — Ладно, кончай скромничать. У Сергеевны вечно кипяток, как раз пока подъедешь, остынет немного. Что взять? — Кофе, три в одном. Когда Люба подъехала к кафе, водитель молоковоза уже сидел за красным пластиковым столиком и поглощал разрезанный вдоль батон с заложенными в него котлетами. Люба достала из рюкзака бананы и печенье. — Угощайтесь! — Не-е, бананы, это для девчат вроде тебя. А шоферня бананы не ест, чего добро переводить? — Молоко везете? — Его. — Далеко? — В Москву. — В Москву? — обрадовалась Люба. — И я в Москву. Люба отпила горячего, с грязноватой пеной, кофе, блаженно откинулась на спинку коляски и оглядела молоковоз, стоящий у обочины заасфальтированной площадки, возле ржавых мусорных контейнеров. — Завтра уже молоко наше москвичи пить будут, да? — Не-е, — замотал головой водитель. — Его высушат в порошок. Потом порошок водой разведут. И тогда уже молоко продавать будут. — А зачем так? — удивилась Люба. — Как объяснить? — пожал плечами водитель. — Чтоб не скисало дольше. Ты вот — кто, чем занимаешься? — Певица, — порозовев, сказала Люба. — Начинающая. |