Книга Кто стрелял в президента, страница 24 – Елена Колядина

— Вот зачем певицы песни сперва записывают, а потом уж поют под фанеру?

— Не все же так делают, — сказала Люба, но вспомнила, что в рюкзаке у нее тоже лежит диск. — Чтоб не скисала песня дольше, — засмеялась она. — Как увидите афиши «Любовь Зефирова в новой шоу-программе «Колеса фортуны» — это я. Приходите на концерт.

— Обязательно! Я с живой певицей первый раз встречаюсь. Давай, еще кофе принесу. Не, денег не возьму. Жаль, ехать нужно — молоко перетрясешь по жаре, так сортность снизят. А ты в Москву-то на чем едешь? Где твой автобус? Или лимузин у тебя?

«Джип!» — охнула коляска.

— Джип, — растерянно сказала Люба, глядя на трассу.

С шоссе, по направлению к Любиному столику, съезжал темно-вишневый внедорожник.

«Здорово, дальнобойщица!» — жизнерадостно гаркнул джип коляске.

Коляска возмущенно запыхтела.

«На трассе, что ли, трудишься?» — подмигнул джип.

«Любушка, если этот мерзавец сейчас не замолчит, я не знаю… я не знаю, что с ним сделаю!»

Люба укоризненно посмотрела на джип.

«Ладно, девчонки, шучу».

— Привет, — сказал Николай в окно. — Ты чего здесь? Опять парашют не раскрылся?

— Привет, — произнесла Люба охрипшим голосом.

Сердце ее так заколотилось, что коляска принялась бормотать про виброболезнь, от которой она, коляска, несомненно, получит большой урон здоровью, а то и вовсе полную нетрудоспособность.

Люба поставила локоть на рюкзак, закусила палец и сияющими глазами принялась поглощать картину выхода Николая из джипа. Николай прибавил громкости магнитоле, одновременно оглядев окрестности в зеркало заднего вида, и неторопливо, как врач «Скорой», вышел из машины.

— Как дела? Чего нового в авиации? — спросил он, садясь за Любин столик.

— Хорошо дела, — призналась Люба. — Жизнь вот новую начала.

— Курить, что ли, бросила? — рассеянно поинтересовался Николай.

— Нет, — засмеялась Люба. — А хотите кофе? Три в одном?

— Да я такую парашу не пью.

— А банан? Хотите?

— Ну, давай.

— Вы только хороший кофе пьете, да?

— Надо же уважать себя, правильно?

— Правильно. У вас прекрасный вкус, да?

— Что есть, то есть. На вкус не жалуюсь, водку от пива отличу.

Люба звонко рассмеялась. Коляска занервничала.

— У вас такое чувство юмора колоссальное!

— Не жалуюсь. Хочешь анекдот?

— Про Вовочку?

— Про ментов.

Люба смеялась, поднимала тонкие брови, потирала мочку уха, демонстрируя изящность ногтей, обводила пальцем вокруг губ, запрокидывала голову, и расстегивала верхнюю пуговицу джинсовой куртки, и вновь звонко хохотала.

«Тьфу! — выходила из себя коляска. — Ты еще спой ему да ботинки начисть! Люба! Лю-ба!»

Но Люба не слышала. Любовь, проникшая воздушно-капельным путем, таилась меньше суток. Это была самая коварная ее форма — весенняя пандемия. И вот вам, пожалуйста, уже к десяти часам утра любовь отравила Любу продуктами своего горения. Люба поглупела!

«Ты подумай, чего любовь с людями делает, — охала коляска. — Вчера еще девка как девка была, а сегодня — дура дурой. Лю-ба! Очнись! Ехать надо!»

— Николай, откуда вы столько всего знаете? — сияла Люба.

— В библиотеку хожу.

— Какой вы молодец!

«Люба, ты сума сошла? — дергала Любу за джинсы коляска. — Он ведь смеется над тобой».

Люба не откликалась.

— А почему вы так быстро уезжаете из нашего города? — вспомнила вдруг Люба.

— Решил в Москву смотаться, дела, да и зелени подстоговать.

— В Москве уже трава выросла, да? Или у вас бабушка недалеко от Москвы живет? — щебетала Люба.

— Можно сказать, близко. Метро «Тимирязевская».

— Где же она там скотину держит?

Николай поводил глазами.

— А хрен знает, где. То на кухне, то на лоджии.

— На лоджии? У нее коза, что ли?

— Козел. Васька. Пушистый, собака, рыбу трескает.

— Рыбу? А, поняла, вы шутите, — заливалась Люба. — Значит в Москве тепло, зелень уже, трава большая? А я в куртку вырядилась.

— Тоже в Москву? — спросил Николай.

— Да!

— И чего там?

— Предстоит много дел, проектов. Я ведь автор песен. У меня и диск есть. Я в Москве уже была — в детстве Ельцину и его жене Наине Иосифовне на Красной площади пела. Наина Иосифовна меня в гости приглашала. А сейчас президенту нужно будет свои песни спеть.

Николай уставился на Любу.

— Раньше нас называли инвалидами, а теперь мы по закону люди с ограниченными возможностями. Буду организовывать ассоциацию деятелей шоу-бизнеса с ограниченными возможностями, — фонтанировала Люба. — В Москве ведь есть певцы-инвалиды, да? Слепая певица есть, без ноги певец, с жабрами этот… как его? Забыла. Безголосых много, — напоследок пошутила Люба.

Николай шутки не понял.

— Ассоциация певцов-инвалидов? И Царь в курсе? У тебя приглашение что ли?

— Да, — вдруг уверившись в своих фантазиях, совершенно честно ответила Люба.

— Слушай, удачно я тебя встретил.

Люба закусила губу от счастья. В груди ее жгло, словно буфетчица Сергеевна плеснула на сердце бурлящего кипятка.

— Правильно насчет инвалидов, — одобрил Николай. — Здоровые лоси олимпиаду просрали, а инвалиды все золото взяли. И что Царь твоей ассоциации разрешил? Какие виды деятельности планируешь?

— Студия звукозаписи для инвалидов, продюсерский центр, медиа-клуб, — сообщала Люба первое, что приходило в голову: ей очень хотелось выглядеть в глазах любимого мужчины умной.

— Клуб ночной? — уточнил Николай.

— И ночью тоже можно, — согласилась Люба.

— Боулинг? Слепым и безруким — вход бесплатный? — хмыкнул Николай. — Социальную ответственность бизнеса, инновации, нанотехнологии нужно присобачить. Так чего сидим? Поехали?

— Поехали!

— А ты на чем сюда добралась? На автобусе? Или опять на парашюте?

— На коляске, — Люба натянула старые кожаные перчатки с обрезанными пальцами и положила руки на ободья колес.

Николай напряг глаза:

— Ты в Москву на коляске собиралась ехать?

— Да, а что такого? Это для путешествия. Я люблю прогулки. Я сильная! А в Москве меня встретят, — прибавила на всякий случай Люба.

— Вижу, что сильная, — согласился Николай.