Онлайн книга «Азъ есмь Софья. Царевна»
— Тятенька, ты Дуняшу сам видел. Ее еще воспитывать и воспитывать, чтобы не позорила страну, да нужное нам проводила… — Ишь ты, как размышляешь… — Так что делать, тятенька? Глупый друг опаснее умного врага. — Ладно. Скажи Афанасию, пусть письма пишет… Алексей кивнул. Кому и поручить, как не Ордину — Нащокину. Умен, предан, обхождение знает — чего еще надобно? — Сделаю, батюшка. Алексей был доволен. Да, дома дочек замуж выдать не за кого. А вот за границу… Ну и что, что иноверцы? Муж да спасется женою своей — это раз. В своем бардаке разгребитесь, прежде чем других учить — это два. И вообще, одну уже выдали, остальных легче будет. Это — три. * * * — Пан Лянцкоронский! Проше пана… — Ежи!!! Возмущенный возглас Иеронима дал понять пану Володыевскому, что церемонии можно не разводить и Ежи радушно улыбнулся. — Как я рад тебя видеть! — И я тебя, дружище! Мужчины скрепили радость встречи крепким рукопожатием. — Царевич вас позднее ждал… — Но тебя ж выслал навстречу? — Ну, так то ж святое. Вы по чужой земле идете, мало ли какие здесь люди… вот, чтобы вас ненароком не обидели… Подтекст был ясен обоим мужчинам. Обидишь две сотни поляков, как же! А вот чтобы они какой дури не учинили и не началась опять распря и был послан пан Володыевский с небольшим — тоже сотни две отрядом. Встретить, сопроводить со всем почетом… а кому еще можно такое доверить? Так что вскоре оба пана ехали рядом во главе войска, а Ежи рассказывал о своем житье — бытье. — … приняли как родного. Поселили нас с Басей пока в Дьяково, покои отвели в тереме, но рядом нам свой дом строится. Да и на Москве так же. — Ты так и возвращаться не захочешь… Ежи пожал плечами. — Бушуют Езерковские? — Не то слово! Узнав о заточении дочери в монастырь, пан Езерковский кинулся в Краков и упал королю в ноги. Умолять. Еще бы, куда это годится?! Дочку, красавицу, умницу, практически 'черную вдову' вдруг от родного мужа отрывают. Да еще так цинично, чуть ли не по обвинению в государственной измене. А к тому ж… Теряется все ее состояние. Раньше‑то Кристина все тащила в семью, все для Езерковских, а сейчас она в монастыре, деньги и земли у ее мужа, а тот уж и вовсе на другой женился! Да на ком! Пригрели змею на груди!!! Конечно, паны взбесились. И сам Кшиштоф* — отец Кристины, и его многочисленная родня — племянники и племянницы. * Не знаю, как звали ее отца, не смогла найти. Так что если кто‑то поправит — буду весьма признательна. Прим. авт. И будь Ежи в Кракове — не вылезать бы ему из дуэлей. Да и шляхта заволновалась. Ей — ей, останься они в Польше — затравили б и его, и Басеньку. Но это ж в Польше! А ехать в Москву, на суровую русскую землю, ради того, чтобы вызвать Ежи на дуэль… Э, нет. Так далеко удаль Езерковских не простиралась. Да и король ответил весьма резко и жестко. Сообщил, что все решения были приняты паном Володыевским с его высочайшего соизволения. И вообще — пан Володыевский — народный герой. Он Каменец защищал от поганых захватчиков. А вы в это время чем заниматься изволили? Ах, хозяйством? Ну вот вам мое повеление. Отправляйтесь на хозяйство и без моего дозволения при дворе и не показывайтесь, не то в башне сгною! Наглость какая! Кстати, не вы ли, пан, дочку свою научили мужа бросать, да в лицо ему каркать, смерть предсказывать? Это и вообще изменой родине попахивает… Пан, конечно, отнекивался и пытался настаивать на своем, но уж больно неприглядно выглядел поступок Кристины, тем более в годину бедствий. Пришлось Езерковскому отступиться, хотя любви к короне ему это и не прибавило. Кристина же, постриженная под именем Марии, несла служение в одном из монастырей, покамест строго запертая, ибо была уже поймана при попытке побега. Ежи только вздохнул, выслушав эти новости. Вернуться домой с Басенькой им в скором времени точно не грозило. Лет десять ждать придется. Ну и что бы на Москве не отстроиться за это время? Тем более, дети пойдут уже скоро… Иероним искренне поздравил пана с ожидаемым прибавлением. Но на вопрос о Собесском, коего Ежи чрезвычайно уважал, горько вздохнул, и выложил Володыевскому все без утайки. Все равно ведь Марыся останется в Дьяково, а значит, нечего и таиться. Пусть лучше Володыевский правду от него услышит, чем потом ему где‑то да солгут… Ежи выслушал с непроницаемым лицом, но Лянцкоронский все равно заметил негодование. Видно ж все равно было, не с прямотой Володыевского такое прятать. — Ты тоже считаешь, что она виновата… — Дура она. И мужа под монастырь подвела, — со всей прямотой высказался маленький пан. — Дура. Уж прости, но будь она моей женой — запер бы я ее под замок, чтобы сидела и детей рожала. И не лезла никуда. Лянцкоронскому подумалось, что так в итоге и выйдет. — Как еще к ней в Дьяково отнесутся? Ежи улыбнулся. — Может, как родную и не примут, у русских род — это все, а она женщину их рода отравить пыталась. Но, поверь мне, ни обижать, ни ущерб какой нарочно причинять — тоже не будут. Царевны… знаешь, не будь я женат… Ежи хитро разгладил ус. — И кто ж тебе по нраву пришелся из царских дочек? — Иероним едва сдержал смех, глядя на попытки ротмистра изобразить из себя храброго покорителя женских сердец. — Все. Что старшие царевны — мудры, добры, рассудительны, к ним, ровно как к матерям тянутся, что младшие… знаешь, видел я женщин, но таких! Бася вмиг с ними подружилась, учится чему‑то, сама царевичевых воспитанников да воспитанниц нашему языку учит… — Женщина? Учит?! — А что такого? Ты погоди, они еще и Марию к делу приставят. Она ж французский знает… — Ну да… — Уж поверь мне, ежели царевны что решат — им никто противостоять не сумеет. Слов у Иеронима не нашлось. Одно изумление. * * * — Отче, здравствуйте. Сильвестр широко улыбался любимому наставнику. Симеон встал ему навстречу. — Сильвестр! Рад видеть тебя! Как твои дела? Как тебя приняли в Дьяково? — Приняли настороженно, — честно отчитался Сильвестр. — Так что хожу с оглядкой, стараюсь, чтобы меня окончательно приняли. |