Онлайн книга «Звезды светят вниз»
– Я слышал, лицензия уже оформлена? – Да. – Рино доставит тебе удовольствие, дорогая. – Сплю и вижу себя там. Прости за сегодняшний вечер, Пол. Поговорим завтра. Кладя трубку, она почувствовала на себе взгляд Келлера. В глазах – упрек. – Тебя что-то беспокоит, Говард? – Да. Избыток средств связи. – Как прикажешь понимать твои слова? – Слишком много здесь телефонов. Звонок от Мартина – дурной знак, Лара. – Сколько раз Пол Мартин вытаскивал нас из беды? Что-нибудь еще? – Нет. – Тем лучше. За работу! * * * Филипп ждал за столиком. Не обращая внимания на восхищенные взоры, мисс Камерон прошла внутрь. При виде ее Адлер поднялся, и сердце Лары сладко заныло. – Надеюсь, я не слишком опоздала? – Ни на минуту. – Голос его чуть дрогнул. – Вы очаровательно выглядите! Она простояла перед зеркалом не менее часа. Что надеть? Строгое платье? Элегантный костюм? Легкомысленную блузку? В конце концов предпочтение было отдано скромному туалету от Диор. – Спасибо, Филипп. Когда оба опустились в кресла, Адлер произнес: – Чувствую себя как идиот. – Но почему? – Как-то не доходило. Вы – та самая Камерон! Лара улыбнулась: – Прошу простить. – Господи! Отели, небоскребы, торговые комплексы! Разъезжая по стране, я повсюду слышал ваше имя! – Вот и хорошо. Значит, не успели меня забыть. Адлер пристальным взглядом изучал ее лицо. – Мне не нужны какие-то напоминания. Люди только и говорят что о вашей красоте. Не надоело? Лара раскрыла рот, чтобы ответить: пусть их, но фраза прозвучала так: – Вы женаты? – Она прикусила кончик языка. Губы Адлера дрогнули в улыбке. – Нет. Семейная жизнь не для меня. – Почему же? – Лара на секунду задержала дыхание. Но ведь он не... – Потому что большую часть года я провожу на гастролях. Сегодня – Будапешт, завтра – Берлин, Париж или Токио... Она с облегчением вздохнула. – Все ясно. Расскажите о себе, Филипп. – Что вас интересует? – Все. – О, тогда запаситесь терпением минут хотя бы на пять. – Адлер засмеялся. – Нет, серьезно. Пожалуйста! Он сделал глубокий вдох. – Родители – коренные венцы. Отец был дирижером, мать преподавала музыку. В страхе перед армадами Гитлера они оставили насиженные места, перебрались в Бостон. Там-то я и появился на свет. – Вы всегда знали, что станете пианистом? – Всегда. Пятилетним мальчиком он сидит за фортепиано, терпеливо отрабатывая упражнение за упражнением. В комнату с яростным криком врывается отец: – Нет, нет и нет! Ты что, до сих пор не в состоянии отличить минор от мажора? – Тонкий, покрытый черными волосами палец тычет в линейки нотного стана. – Здесь же минор. Ми-нор! Неужели не ясно? – Папочка, можно, я пойду? Ну пожалуйста! Меня ждут друзья. – Обойдешься. Сиди и тренируй руку. Восьмой по счету день рождения. После четырех часов непрерывной, умоисступляющей игры вспыхнула ссора с родителями. – Ненавижу этот рояль! – Из глаз брызнули слезы. – Больше я за него не сяду. Не сяду! Голос матери: – Хорошо, милый. А теперь повторим andante. Начинай. Десять лет. Квартира полна гостей, старых приятелей отца еще по Вене. А сейчас Филипп нам сыграет, говорит мать. Нестройный хор голосов: – Просим, малыш, просим! – Моцарта! Моцарта, Фил! Он со злостью садится на стул, поднимает крышку. Гости продолжают беззаботно болтать. Но вот пальцы коснулись клавиш, и разговор внезапно смолк. В комнате господствует музыка, живая и чистая. Вот тогда он почувствовал себя мастером. Да что там мастером – самим Моцартом. Прозвучал последний аккорд. Между исполнителем и его аудиторией встала стена тишины. Минуты две приятели отца оставались абсолютно неподвижными, а затем воздух дрогнул от аплодисментов. В этот момент мальчик понял, кем он хочет быть. – Я всегда знал, что стану пианистом. – Где вы учились игре? – До четырнадцати лет – у матери. Потом меня отправили в Филадельфию, в институт Кертиса. – В Филадельфии вам понравилось? – Очень. Четырнадцатилетний паренек, у которого в Филадельфии ни друзей, ни знакомых. Институт – четыре уютных, построенных в начале века особняка неподалеку от Риттенхаус-сквер. Из всех музыкальных учебных заведений страны он больше других напоминает знаменитую Московскую консерваторию. К его выпускникам с гордостью причисляли себя Сэмюэл Барбер, Леонард Бернстайн, Джанкарло Менотти, Питер Серкин и еще десяток знаменитостей. – И вас не мучило чувство одиночества? – Нет. Его душило одиночество. Никогда прежде мальчик не покидал стены родного дома. Прочитав свое имя в списке принятых, он понял: начинается новая жизнь, в которой уже не будет места для прошлого. Опытным педагогам не составило труда распознать его дар. Преподавателями по классу фортепиано были Изабелла Венгерова и Рудольф Серкин. Филипп прилежно изучал сольфеджио, на факультативе брал в руки флейту. После занятий он оставался, чтобы сыграть с друзьями пару-тройку камерных произведений. Рояль, служивший когда-то предметом то ли вожделения, то ли ненависти, стал теперь смыслом его жизни. Прикосновения к волшебным черным и белым клавишам отзывались криком испуганной птицы, плеском морской волны, гневным рокотом богов. Этот язык был понятен всей вселенной. – Первый концерт я дал в восемнадцать, вместе с Детройтским симфоническим оркестром. – Было страшно? Он потел от страха. Одно дело – играть перед группой товарищей, и совсем другое – оказаться лицом к лицу с теми, кто за право послушать его заплатил большие в общем-то деньги. Юноша нервно расхаживал за кулисами, когда со спины к нему приблизился менеджер. – Пора. Иди! Невозможно забыть чувство, охватившее его на сцене. Послышались ободряющие хлопки, он сел к роялю, и страх тут же улетучился. После этого выступление следовало за выступлением. Ему рукоплескали Европа и Азия, его слава гремела. Предложил свои услуги Уильям Эллерби – самый известный в стране импресарио. Два года спустя о Филиппе Адлере заговорил весь мир. |