Книга Наказать и дать умереть, страница 120 – Матс Ульссон

– Сядешь за руль? – спросил меня Арне.

– Нельзя оставлять мою машину здесь, – кивнул я, – а твою можешь вести только ты. Не забудь выключить фары, когда будешь проезжать мимо Бенгтссонов. Старик любопытен.

Позади раздался взрыв, а потом словно осыпалось разбитое стекло. Я нажал на газ, и машина рванулась с места.

Андерслёв, ноябрь

По возвращении домой Арне завалился на диван перед телевизором и уставился в потолок. Я не стал его беспокоить и попросил Лизен вытащить сим-карты из мобильников Бергстрёма и выбросить их в канализационный колодец на улице. Сами телефоны я разбил молотком, положил в пакет и отправил в мусорный бак Арне. Перестраховка в данном случае нелишня.

Коробка, которую я вытащил из-под половицы в углу, похоже, была сокровищницей Бергстрёма. Записи в блокноте и на хранящихся в папке листах формата А4 являлись не чем иным, как чистосердечным признанием в совершенных преступлениях. Старый адрес Ульрики Пальмгрен все еще хранился в ноутбуке. Я разбил его вдребезги, перебросив все, что нужно, на внешний диск.

Среди вещей Бергстрёма обнаружились и детские игрушки: трактор со следами красной краски, без переднего и заднего колеса, английский двухэтажный автобус с надписью «Dinky Toys» [71] и картонные куклы из серии «Одень меня», среди которых хранилась и черно-белая фотография девочки, вероятно Кати Пальм.

Я выглянул в окно и увидел стоявшую перед домом Лизен.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я.

Она выглядела озабоченной.

– Я думала, будет пахнуть дымом…

– Пожар слишком далеко, – успокоил я ее.

– А вы уверены, что дом загорелся?

Я кивнул:

– Да, я видел пламя.

– А внутри?

– Даже если тела не сгорят, полицейские решат, что Бергстрём и Бенгтссон убили друг друга в драке.

Мы сочинили официальную версию. Бергстрём пригласил Лизен домой, чтобы рассказать ей о своей жизни. Он считал себя смертельно больным – рак предстательной железы – и хотел облегчить душу. Сознавшись в преступлениях, Бергстрём передал Лизен свои записи, с условием никому их не показывать до его смерти. Лизен Карлберг обещала, однако тут же решила позвонить в полицию.

Внезапно появился Джонни Бенгтссон с ружьем. Он требовал у Бергстрёма денег, которые тот якобы ему должен. «За Сандстедта» – так он говорил, хотя Лизен не уверена, что расслышала фамилию правильно.

Улучив момент, Лизен подхватила бумаги Бергстрёма, села в машину и уехала. В это время Бенгтссон держал Бергстрёма на мушке. Чем закончилась разборка, Лизен неизвестно.

К моменту нашего возвращения в гостиную Арне успел принять сидячее положение. Он не был настроен готовить ужин, для этого пришлось бы идти в магазин, а время уже позднее. Поэтому я предложил заказать пиццу. Помимо прочего, разносчик мог подтвердить наше алиби.

Я позвонил Анетте Якобсон. Она приехала через час с маленьким изящным микрофоном, который поставила на стол перед Лизен.

Лизен рассказывала целый час, обогатив историю Бергстрёма новыми подробностями, в которые трудно было поверить.

Пока Анетта записывала на ноутбук то, что наговорила Лизен, я снял рубашку.

Выше пояса спереди и сзади мое тело превратилось в сплошной синяк, переливающийся всеми оттенками, от красного до фиолетового. Справа на ребрах красовалась чудовищная припухлость темно-бордового цвета.

– Перелома нет, но возможна трещина в кости, – резюмировал Арне, пощупав мои ребра.

– Уверен? – спросил я.

Арне кивнул.

– Это можно залечить и без врача.

– Только не надо разрезать сапоги, – предупредил я его. – Они слишком дорогие.

– Разумеется, – согласился Арне. – Лучше умереть в сапогах. Кажется, это из какого-то фильма.

– Да, припоминаю, – отозвался я.

– Я посмотрел много фильмов, – сказал Арне. – У нас в Андерслёве раньше работал кинотеатр.

– Сейчас там пиццерия, – вспомнил я.

Арне отправился на кухню за бинтом, я последовал за ним.

– Ты-то как себя чувствуешь? – поинтересовался я.

– Бывало хуже. Уж на что тяжело мне пришлось, когда умерла Свея, но я справился и с этим.

– А что тебе оставалось?

Арне вздохнул. Я прижал его к груди.

Арне был не из тех, кто лезет целоваться при каждом удобном случае, но он оценил мой порыв.

Лизен хотела ехать домой, но я уговорил ее остаться ночевать у Арне. Анетта согласилась составить ей компанию.

Арне дал Лизен крем, которым она перед сном смазала припухшие красные полосы на ягодицах.

Анетта еще долго сидела с ноутбуком – редактировала рассказ Лизен, убирала мои реплики. В итоге получился монолог на сорок пять минут.

На самом дне черного пластикового мешка Бергстрёма я обнаружил небольшой бумажный сверток, упакованный в полиэтилен с логотипом «Coop» [72] .

В нем оказались деньги, много денег.

Шведские, датские кроны и кипа долларов.

Я поднялся к себе и пересчитал – девяносто пять тысяч шведских крон, триста девятнадцать тысяч датских крон, одиннадцать тысяч американских долларов.

В доме Арне не было тайника, поэтому я спрятал их под матрас.

Андерслёв, ноябрь

День, когда в девять двадцать пять утра полиция постучала в ворота Герта-Инге Бергстрёма, выдался на редкость солнечным.

Им никто не открыл. Домофон молчал. В воздухе пахло горелым.

Я знал, что рано или поздно коллеги Эвы Монссон туда доберутся. Сам предпочел отсидеться дома, однако предупредил Анетту Якобсон, и она, захватив камеру, выехала на место событий.

Прошло около часа, прежде чем полиция дождалась сотрудника охранного предприятия, который занялся сигнализацией.

Добродушного вида большой бородатый мужчина походил на моряка. С замком он справился за десять минут, после чего инспектор криминальной полиции Эва Монссон, прокурор Оскар Бенгтзен и еще четверо полицейских, двое мужчин и две женщины, проникли во владения Герта-Инге Бергстрёма. Все, кроме сотрудника охранного предприятия, были в солнцезащитных очках.

Прокурор Бенгтзен вошел в дом, а инспектор Монссон пошла к надворной постройке. И чем ближе подходила, тем сильнее становился запах гари.