Онлайн книга «Проклятая картина Крамского»
|
– К чему ты клонишь? – К тому, что он вас провоцировал. Всех… и, что характерно, добился-таки своего… Куча приманок. Здесь и жадность. И страх. И поруганная любовь. Всего намешано… Кто-то должен был сорваться. – Ты хочешь сказать. – Голос Веры звучал напряженно. – Он это… нарочно? – Куда уж нарочней, – Илья отлип от стены, – он прошелся по всем больным мозолям, до которых только сумел дотянуться. – Но почему?! Хороший вопрос. Тот, который следовало бы задать сразу. – Идем. – Илья вытащил из кармана ключ с биркой. – Не в коридоре же говорить о серьезных вещах. – Илья… – Вань, успеем. Поверь, этой ночью мы успеем все. Прозвучало как-то пафосно, с другой стороны, момент соответствовал. Последняя дверь. И старый замок, который поддался далеко не сразу, Илья дергал ключ то в одну, то в другую сторону. Будет нелепо, если он в кабинет из-за этакой малости не попадет. Но в конце концов замок поддался, и дверь открылась с протяжным скрипом. Она и прежде, насколько Илья помнил, скрипела, мерзостно, протяжно. И от скрипа этого пытались избавиться, завхоз весь извелся, пытаясь понять, в чем же дело. Так и не понял. Здесь пахло свежей краской. И еще растворителем, и, значит, хоть что-то осталось как прежде. – Генка очень долго играл с судьбой. И ему везло. Вот только любое везение рано или поздно заканчивается. Его собственное иссякло в тот день, когда ему поставили очень неприятный диагноз… – Генка был болен? Илья задернул шторы. После этого включил свет. – Садитесь куда-нибудь… А стены ныне не розовые, бледно-желтые, или просто кажутся такими? Лампы гудят, а одна мелко, мерзостно мигает. В прошлом бы Калерия Вячеславовна в жизни не потерпела бы мигающей лампы. – И да, Марьяна, твой гражданский муж был болен… Неизлечимо болен. – Рак? – Не совсем… Болезнь Кройцфельда-Якоба… – Что? – Ее еще называют коровьим бешенством. – Илья не стал садиться, оперся на учительский стол. – Правда, насколько я понял, порой дело вовсе не в зараженном мясе. Иногда она просто появляется… Я не врач, но… Неприятная штука. При этой болезни отмирает мозг. И отмирает быстро. От первых симптомов до смерти проходит что-то около года, кажется… Чуть больше, чуть меньше – не суть важно. Ванька присел, и выбрал первый стол. Марьяна осталась стоять у двери… Случайность? Или выбор пути к отступлению? А вот Вера на стол села и ногой покачивает, выглядит задумчивой. – Человек становится рассеянным. Страдает память. Падает зрение, затем и слух отказывает… Наступает частичный паралич… И к смерти человек как личность перестает существовать. Врагу такого не пожелаешь. Илья подвинул папку, лежавшую на столе. – А он всегда боялся стать беспомощным. Умереть… Вот так, чтобы уже не человеком, а человекообразным существом. Молчат. И смотрят, ждут новых откровений. – И убить себя тоже смелости не хватило. Вот и решил сыграть в последний раз, поставил приманку, много приманок… Вдруг бы клюнул кто. – И получилось. – Это сказала Вера. Головой тряхнула. – Он ненормальный… – Игрок. – Илья пожал плечами. – Только ему нравилось играть не с рулеткой или картами, а с людьми. – Он… Что он такое говорит? – Это прошептала Марьяна. И руки подняла к лицу. – То и говорю, что Генка при всем своем сволочизме рассчитал верно… И главное, сцену выбрал… Вечер встречи, собрание всех заинтересованных лиц… и каждому сумел наступить на больную мозоль. Провоцировал. И спровоцировал. Даже после смерти сумел доставить проблемы. – Значит… Он все равно бы умер? – уточнила Марьяна. – Всенепременно. – А… картина?.. – Картина… точнее, картины. Их две. Одна – явная подделка. Ну или копия, не знаю, как это правильно будет сказать. А вторая – оригинал, то есть Генка полагал ее оригиналом… и спрятать решил обе. Но вопрос, где? В банке? После его смерти нашли бы и ключ от ячейки, и договор с банком. Можно его, конечно, уничтожить, но это не то… Генка ведь играл. Задачка на сообразительность. Сообразительными они себя явно не ощущали, и Илья испытал странное удовольствие от того, что сам догадался. Пусть не сразу, но ведь догадался. – Они здесь? – нервно поинтересовалась Марьяна. – Здесь, верно? Ты поэтому привел нас в этот класс, что… – Я подумал, что если он пытался повесить их в библиотеке, то и школа подошла бы… а что, неплохое место, публичное. Все на виду, и в то же время кто может подумать, что на этом самом виду совсем не то, что на самом деле. – Ты понял, что сам сейчас сказал? – поинтересовалась Вера. Ногой качать перестала. – Хочу рассказать вам одну историю… занятную. У Генки никогда не ладилось с рисованием. С черчением еще более-менее, а вот рисование – нет. Предмет же вела дама жутко принципиальная. Выпускница МГУ, художница… Довольно известная, к слову. Вы ведь помните ее? Вера кивнула. Ванька плечами пожал. А Марьяна ничего не сказала. – Конечно, помните… Нашу Калерию не забудешь. И ее лекции о роли прекрасного в жизни человека… Ее попытки научить нас чему-то… Тогда многих это злило. А Генку – пуще всех… И вот как-то он взбесился, получив очередной трояк. Не то с композицией проблемы были, не то с цветопередачей… Главное, что круглому отличнику трояк влепили. И по какому-то рисованию… Он тогда решил отомстить. – Водка и селедка… – прошептала Марьяна. – Мы пробрались в кабинет… Вот сюда… Калерия любила выставлять свои работы. Мастер натюрморта… и вот два таких натюрморта Генка и зарисовал. Хорошо так зарисовал… Краской для парт. А поверху написал ручкой… – Здесь была водка… здесь была селедка… – Вера качнулась сама. – Я помню… Калерия тогда в обморок упала. – Директора вызвали. Встал вопрос о Генкином исключении из школы. Но дело удалось замять. Генкин отец помог. Картины отправили на реставрацию, а Генка получил полгода индивидуальных уроков с Калерией, которые ненавидел от души. – Водка и… – Они и по сей день здесь висят. – Илья указал на стену. – Знакомьтесь, это водка… …деревянный стол, сырок «Дружба», примятый с одной стороны, а над ним – бутылка «Русской». – …а это – селедка… …тот же стол, только уже без сырка и бутылки, но с газетой, по которой расплывались жирные пятна. Распотрошенная тушка селедки, горсточка бурых внутренностей, отрезанная голова. И смотреть-то на этот натюрморт было неприятно. |