Онлайн книга «Проклятая картина Крамского»
|
– Марьяна. – Ванька подал голос. – Он же выдумал все, правда? – Боюсь, что нет… Ты старательно играла немощную, но на вечер встреч собралась. Прихватила лом из подсобки… – Под руку подвернулся. – Дождалась, когда Генка останется один… Думаю, ты потребовала вернуть картину. – Она моя! – Она, насколько я понимаю, государственная, – поправил Илья. – Моя! По праву! Папа ее нашел… Я наследница! Я! – Хорошо, ты наследница… Только Генка тебя и слушать не захотел. Что он сделал? Рассмеялся в лицо? Предложил поискать хорошенько? И добавил пару слов покрепче. Он умел находить больные мозоли и топтался по ним с немалым удовольствием. И ты не выдержала… Видишь ли, Марьяна, прием психотропных препаратов, чужих препаратов, украденных тобой, – глупая затея. Маскировка маскировкой, но подобные лекарства подбираются индивидуально. А ты взяла чужое. И дозу не особо рассчитывала… Думала, что это как аспирин? Чуть голова покружится, и только? – Ты… хватит! – Не хватит, – жестко отрезал Илья. – Ты сама себя с ума свела. И приступ агрессии был спровоцирован не только Генкой… Поэтому ты убила его, не узнав, где картина… и поэтому убрала Леньку. – Он меня шантажировал! Он… он видел, как я выходила… Я сказала, что мужа ищу, что… – Сам дурак. А Женька? – Случайно встретил… и мог бы все понять. – И Танька сама виновата? – Илья склонил голову набок. Женщина в темном пуховичке поспешно кивнула. Она уцепилась за эту мысль. – Я спрашивала ее о картинах! Предлагала разделить все… Пополам разделить… А она не захотела! Жадная! И тварь… Она Генку соблазнила… Он говорил, что любит меня и только меня, а потом… с ней спал! Я видела… я хотела уйти, а он папу шантажировать начал… Я не соврала! Ваня, ты же понимаешь, что у меня выхода другого не было! Ты же… Ванька отвернулся. Наверное, тяжело вот так осознавать, что дорогой тебе человек оказывается вовсе не тем, кем ты его считал. – И его ты тоже собиралась убить. – Илья подошел к стене. – Нас всех, верно? – Я… я не виновата! – Вера – свидетельница… Я… тоже. И брат твой. Он же не стал бы молчать, верно? Ванька опустил голову, сгорбился и на глазах постарел. – Мы все тебе мешаем, так? Картина снялась легко. Илье показалось, что та висит прочно, надежно, но она соскользнула с гвоздя, словно сама отдаваясь в руки. От нее еще пахло краской, и, наверное, отчасти она не высохла. Пускай. Все-таки водка или селедка? – Я… не виновата! Это она… Ее все предали, и она мстит… и я… Генка меня предал! И Танька… и Ленька шантажировал… Шантажисты не заслуживают жизни. – А я? – тихо спросил Ванька, поднимаясь. – Я заслуживаю? – Ты… мне… мне жаль! – Она подняла пистолет. – Мне так жаль… Быть может, она и вправду испытывала жалость или что-то сродни ей, но вот Илья не верил. Он взвесил картину, удивляясь тому, что не столь уж она тяжела, как выглядит. Повернулся к Марьяне. И крикнул: – Лови! Картина полетела, некрасиво, нелепо, и если бы Марьяна стояла чуть дальше… Она же вдруг разом забыла про пистолет, вскинулась, не то заслоняясь, не то пытаясь подхватить на лету. И взвизгнула, когда тяжелый угол рамы ударил по рукам. Пистолет упал. И грохнул выстрел, наверное, пуля попала в лампу, потому что та разлетелась на сотню осколков. Только Илья на лампу не смотрел, он упал сверху на Марьяну, на картину. И под весом его захрустела рама, с треском расползлось и полотно. Марьяна, повалившись на пол, ударилась затылком, и звук вышел на редкость гулким, будто бы голова ее была пуста. Она зашипела от боли и руки вытянула, пытаясь оттолкнуть Илью. – Пусти! Она вырывалась. Извивалась по-змеиному, всем телом, а про пистолет забыла. Хорошо, что она забыла про пистолет. С пистолетом Илья бы точно не справился. – Ваня! – завизжала Марьяна тоненьким голосом. – Он… он меня обижает! Помоги! Она вывернулась, уставившись на брата совершенно безумным взглядом, и тот, не выдержав, отвернулся. – Ты… ты меня предал! Все вы меня предали! Ненавижу! Марьяна рванулась, почти выскользнув из-под картины, которая, разодранная, сломанная, мешала, она попыталась перевернуться, встать на четвереньки. – Хватит! Этот голос заставил вздрогнуть не только Марьяну. – Будем считать, что показательные выступления окончены. – Олег Петрович вошел в класс и поморщился. – Что вы тут учинили… Взрослые люди, между прочим! Стреляете, имущество казенное портите… нехорошо. Да отпустите вы дамочку, никуда она уже не побежит. А вы, женщина, бросьте пистолет. Я ведь тоже выстрелить могу. И как-то это прозвучало так, что Илья поверил: и вправду может. Выстрелить. И попасть. Прямо в выпуклый Марьянин лоб, который покрылся мелким потом. – Она моя! По праву моя… – Ваша, ваша… – Олег Петрович ногой пистолет отбросил. – Вставай, картиновладелица… – Моя… Она только моя… Я с ней говорю… – Разберемся. Он не стал надевать на Марьяну наручники, просто подхватил под локоток, но почему-то всем стало ясно, что вырваться и сбежать – не позволит. Не тот он человек. – Картинку оставь… – Она моя! – Марьяна только сильней прижала обломки рамы к груди. – А он испортил… Посмотрите, как он ее испортил! Нельзя так с картинами! – Конечно, нельзя… Мы разберемся. – И накажете его? – Накажем… – А картина… – Ее надо починить. – Олег Петрович был бесконечно терпелив, а в классе появлялись какие-то другие, незнакомые Илье люди. Эти люди были деловиты, что муравьи, и незаметны. – Вот, наш лучший специалист по… – Реставратор? – Именно. Реставратор. Он починит вашу картину. Марьяна почти безропотно протянула обломки седовласому мужчине. – А мы пойдем… поговорим… – О чем? – Обо всем… Расскажете, как оно так вышло, а то, понимаете, теории хороши, но правда лучше… Вы вот правду знаете? Марьяна кивнула. – И поделитесь. – Это она виновата. – Марьяна шла, уже опираясь на руку Олега Петровича, она семенила и что-то рассказывала страстным шепотом. И смотреть на это было неприятно. – Она, а не я… Ее все предали… и меня… Видите, как получилось? |