Онлайн книга «Проклятая картина Крамского»
|
Отпустили всех часа через два. Илья рассказывал… Ему задавали вопросы, он отвечал. И снова отвечал. И говорил, что-то писал, читал, подписывал. Кивал. Соглашался. Очнулся уже во дворе школы. Светало. И рассвет был сизым, уродливым. Илья поднял воротник и отошел к лавочке. Вдруг навалилась усталость, и такая, что дышать и то получалось с трудом. Но Илья дышал. Сидел. Глядел перед собой. – Привет, – раздалось рядом. – Подвинься. Он молча подвинулся. Вера села, вытянув длинные ноги. Некоторое время молчали. – Что с ней теперь будет? – Не знаю. – Илья сам старался не думать о том, что будет с Марьяной. Какая ему разница? – Освидетельствование, думаю… а там или суд, или больница. – Думаешь, она сошла с ума? – Думаю, она могла сойти с ума. А еще могла сообразить, что сумасшествие – ее единственный шанс выбраться. Она не глупа… Но надеюсь, что ее посадят. – А картина? Вера прятала руки в карманах. – Она ведь испорчена? – Картина Калерии – да… Ее, конечно, можно восстановить, но не уверен, что с этим станут возиться. Все-таки Калерия наша не была звездой первой величины. – Значит, ты лгал?! Сколько возмущения, и почти искреннего. – Когда? – Илья посмотрел на Веру, кажется, она улыбалась. – Я не лгал… Татьяна и вправду спрятала картины в кабинете рисования. И оставила у себя работы Калерии… Всего-то и осталось, что снова их поменять. – Выходит, что Крамской… – В руках специалистов… Если это и вправду Крамской. Илья замолчал. Ему ведь объясняли про то, что нельзя просто взять и смыть растворителем верхний слой краски, работа эта кропотливая, требующая аккуратности, что малейшая неловкость уничтожит и оригинал. Объясняли про оценку и экспертизу. Научную базу. Еще что-то такое, он даже слушал, только понял не до конца. – В любом случае она вернется в музей… – Наверное, это будет правильно. Вера поднялась. – Наверное, пока… – Наверное. – Заедешь как-нибудь в гости? – Если приглашаешь. – Приглашаю. – Тогда заеду… Тебя подкинуть? Ему совсем в другую сторону, но… Почему бы и нет, раз история окончена и он свободен. – Не откажусь… Слушай, а как ты понял, что это Марьяна? Она шла широким мужским шагом. И совсем не походила на библиотекаря… А ведь изменилась, стала… свободней? Женьки больше нет. И прятаться не от кого… Получается, Марьяна сделала полезное дело? Странно думать о чужой смерти с точки зрения пользы. Илья выбросил эту мысль из головы. Вернется как-нибудь потом. – Напиши письмо, – попросила Матрена. Как ни странно, но появление Аксиньи, которую прошедшие годы нисколько не затронули – все так же кругла она, крупнолица и краснорука – придало сил. Только Матрена знала, что сие ненадолго. Она умрет. То, дурное, что сидит под сердцем, убивало ее верней, нежели яд или нож… Нельзя было проклинать… и невозможно не проклясть. – Напишу, – пообещала Аксинья. – А еще у меня саквояж украли… Там драгоценности… и деньги… Он обещал содержание, по пятьсот рублей… – Хорошо… – Напиши ему, пусть заплатит… На похороны… Я про тебя забыла… – Вот дурница… Аксинья и не ждала, что сестра, вспорхнувшая так высоко, будет помнить о родне… Нет, какие-то деньги она присылала, и нельзя сказать, чтобы деньги сии пришлись вовсе не к месту. И хату на них справили, и скотину прикупили, и девкам на приданое отложить удалось. Нет, грех Аксинье на сестрицу жаловаться. А что было, так то от молодости, от дурости книжной… Начиталась романов барыниных и восхотела, курица, в царицы. Вона что вышло… Матерь Божья милосердная… Смилуйся над рабою своей, отпусти ей грехи тяжкие, замолви словечко перед сыном. Исцели печали. И там… Содержание или нет, но найдется Матрене местечко в сестрином доме, если, конечно, восхочет она поселиться. А нет, то за пятьсот рублей и квартирку в городе снять можно… абы живая осталася. Но нет же ж, помирает. И рассказывает, что исповедуется… Пускай, исповедь чистосердечная с души тяжесть снимает… и, глядишь, очуняет сестрица. Письмо же… как было велено, так и писала. Правда, исповедавшись, Матренка вновь силы утратила… и диктовала шепотом, а порою и вовсе ничего слыхать не было, тогда уж Аксинья сама писала, как умела. – Картина… – Матрена вытащила из-под кровати полотно, с которым не расставалась. – Она… дорогая очень… Картинка и вправду хороша была. Сидит сестрица в коляске, барыня барынею. Глядит свысока, и прям аж в самую душу… и за коляскою город видать будто бы, только далече. Аксинья повертела картину и так, и этак… Красота красотою, но девать ее куда? В избе не повесишь, да и то… Недобро глядит малеванная Матрена, с усмешкою. И будто не на Аксинью, а в самую душу, и все-то в оной душе видит… и про то, что доктору платить надобно, а сколько он запросит? У Аксиньи денег немного… Те пятьсот рублей, сестрою обещанных, еще когда будут, ежели будут… Да и на похороны потратиться придется. И где хоронить? Ежель к себе везть, так подводу нанимать, а тут… Оно и не по-божески как-то, вдали от семейства. Только Матрена с тем семейством не водилася, небось, про мамку и тятьку не вспоминала… Нет уж, расходно ее везти… А с местечковым кладбищенским смотрителем тоже договариваться надо, он за бесплатно место на кладбище не уступит… и вновь траты… Гроб, чтоб вовсе не бедняцкий. Крест. Служба… Хорошо, платье на Матрене нарядное, в таком и схоронить не стыдно. Пошлые мысли. Но какие уж есть. А картина… Нет уж, неохота Аксинье, чтоб какая-то малеваная девка в голове ейной копалась. Картину она подхватила и к доктору пошла, коего обнаружила недалече. – Отходит сестрица, – сказала Аксинья, крестясь. Треклятая картина норовила выскользнуть из рук. – Вот. Велела вам отдать… За ласку, значит… – Спасибо. На картину доктор глянул скептически, но… застыл. Никогда-то не видел прежде он подобной красоты… И та женщина, которая сейчас умирала – бог с нею, с пациентами подобное частенько происходит, – не имела с черноокою красавицей ничего общего. Какая стать… какой взгляд… |