Онлайн книга «Изнанка»
|
Невпопад отвечая на бесконечный поток вопросов сына, Валера шел вперед, изредка фыркал, когда холодные хлопья-осколки метко пущенных снарядов попадали в лицо, и думал, что хорошо бы так шагать долго-долго. Слушать затейливую Сережкину трескотню, глубоко вдыхать студеный воздух, жить и радоваться каждой минуте, проведенной под этим пусть и беззвездным небом, каждому толчку сердца в груди, каждой спокойной мысли, каждому теплому воспоминанию. И чтобы все было просто... Шагать и шагать вперед. По-настоящему, а не в каком-нибудь слащавом сне... – Пап, а пап, нам рассказывали на матике, – проверещал Сережка, хватая его за рукав, – что раньше люди думали, будто Земля наша плоская. Это правда? – Да, – коротко ответил Рысцов, глядя на малиновый нос сына сверху вниз. – А другие, которые ученые, они знали, что это не так, – серьезно сказал пацан. – Их... сжигали... Валера прижал к себе Сережкину голову, разбухшую до размеров приличного арбуза от нахлобученных шапки и капюшона. – Случалось и так, – ответил он. – За что их убивали, пап? Они же говорили правду! – Это для нас правда, Сереж. Теперь. А в те времена для людей она была ложью... – Разве так бывает? – усомнился мальчуган, глядя на отца из амбразуры шарфа. – К несчастью, бывает. Когда правда непривычна, чужда. Когда ее... боятся, то называют враньем. – Странно как-то. – Сережка недоуменно пожал плечами. – Я вот, когда навру про что-нибудь такое... ну, за что мне влететь от мамы может, я все равно правду-то знаю. И не боюсь ее. Вернее, сказать иногда боюсь, а вообще – нет... – Так-то оно так, – объяснил Рысцов. – Но ты представь, что сейчас к нам подойдет какой-нибудь дядька и заявит, будто через неделю Земля взорвется и все мы помрем в одну секунду. – Так это ж враки самые настоящие! – справедливо возмутился пацан. – С чего бы ей вдруг взрываться? – А с чего ей быть шарообразной? – Потому что она – планета... – рассеянно ответил Сережка, умолкая и задумываясь о чем-то. Через некоторое время он воспрянул: – А, понял! Мы этому дядьке сейчас не поверим! И тогда ученым не верили!.. – Вот именно. – Но я не понимаю, кому стало хуже от того, что Земля круглая и вертится?.. – Тем, кто боялся. Церкви, инквизиции, королям разным... Они опасались, что это в действительности так. – И что с того? – Если бы они признали правду ученых, то им перестал бы верить народ, ведь до этого, на протяжении многих веков, именно они уверяли людей, что наш мир плоский, а над ним – хрустальный купол, усыпанный алмазами звезд... Или не алмазами, не помню точно. Мальчишка замолчал на добрые пять минут. Снег хрустел под его маленькими ботиночками. Отец и сын подходили к концу аллеи. Рысцов подумал, что и сейчас, спустя столетия, повторяется то, о чем сокрушается мальчишка: в С-пространстве появились те, кто несет свою правду. Ее боятся... Только покамест не ясно, станут ли сшизы современными Бруно и Коперниками? Или... От последующей мысли ему стало жутко, и едкая длань декабрьской стужи тронула спину, оттопырив надежный меховой воротник... А вдруг это – новая... инквизиция? Неожиданно Сережка встал как вкопанный, дернув отца за руку, и спросил дрогнувшим голоском: – Зачем их сжигали, папа? Валеру пробрал страх. Навязчивый, животный, родившийся еще в далекие первобытные времена в человеческих душах и сохранившийся до нынешнего момента, прячущийся глубоко в генах у каждого из нас. Он присел рядом с сыном. Посмотрел в глаза семилетнему пацану и увидел трепетное отражение этого ужаса в стынущих на морозе слезах. Струйки пара вырывались из-за баррикад шарфа, унося обрывки Сережкиного дыхания в вечерний мрак. – Потому что люди были жестоки и глупы, – выдавил Рысцов. И заранее зная, что соврет, твердо добавил: – Но теперь все иначе. Больше никого не сожгут за правду. Никогда. – А за ложь? – тихо уточнил мальчишка, не отводя колкого взгляда. – А за ложь – попу на ремень положь, – пошутил Валера. Пацан промолчал. – Ты доверяешь мне, Сережа? – Да... – Сто на сто? – Сто на сто... Сережка не верил ему, и Рысцов это чувствовал. Быть может, впервые в жизни сын засомневался в словах отца. Но пока он не мог сказать ему правду, потому что сам толком не знал, куда сместились ее границы за последнее время. – Ну что, рядовой, отправляемся в казармы? – Домой, что ли? – угрюмо осведомился пацан, шмыгнув носом. – Конечно. И так нам с тобой попадет от мамы. – Ну пойдем... Уже в салоне такси Валера, тщательно подбирая слова, сказал сыну: – Серега, мне придется уехать. Возможно, надолго. Буду работать в другом городе... Ты слушайся маму и... – Рысцов сглотнул, – и дядю Сашу тоже слушайся... Я буду тебе часто звонить. Главное, помни – ты мужчина. И я тебя люблю больше всех на этой шарообразной, мать ее, планете! Водитель с опаской глянул на них в зеркало и снова уставился на скользкую дорогу. Рысцов прижимал к себе сына и тяжело дышал. Не хватало еще расплакаться при ребенке, совсем нервы ни к черту... Мальчишка молчал, держа его холодную руку в своих маленьких ладошках. Яростно сопел, но молчал. И это было к лучшему, потому как у Валеры напрочь закончился запас честных ответов... Только когда Рысцов уже зашел обратно в лифт, проводив сына до знакомого цветастого половичка возле квартиры, Сережка откинул капюшон и, разворошив надоевший узел шарфа, прошептал: – Ты мне наврал... Автоматические двери закрылись. * * * Магазин компьютерной техники «Черный штиль» на Смоленской площади был хорош по нескольким причинам: цены в нем за все время существования оставались на достаточно лояльном уровне по меркам Москвы, выбор комплектующих отличался приемлемым разнообразием и еще в нем имелся отдел С-аппаратуры. Вдобавок ко всему вышеперечисленному директором в «Черном штиле» работал старый университетский приятель Валеры Коля Каличенко. Брюхастый хозяин с гинекологической бородкой и поэтически влажными глазами не раз продавал ему качественное «железо» без магазинной наценки, довольствуясь ящиком-другим темного пива. Именно поэтому Рысцов заранее купил десяток бутылок чудотворного напитка ирландского происхождения. – Ненаглядный мой, заботливый мой, – оживленно приветствовал его Каличенко, воспаряя над заваленным бумагами столом. Кабинет упитанного директора «Черного штиля» всегда отличался исключительно повышенным уровнем захламленности и теснотой. – Заходи, милый, присаживайся вот сюда, на стульчик, рачительный мой. |