Онлайн книга «Десять посещений моей возлюбленной»
– Но, – говорит Дуся. – Она купила в Елисейске, Танька. И специально для тебя. Я сразу зарилась – она мне не позволила. Ты оценил бы. – Слов, – говорю, – не хватит, чтобы оценить. – Все вы такие, – говорит Дуся, присаживаясь с Таней рядом на бревно. – Когда имеете, не бережете, а потеряете – ревете. – Ну, не ревем уж. – Да я так. Но все равно вы, парни… – Сволочи. – А, что ли, нет? – Ну, вам виднее. Вытащить нечем – вдавил я кое-как пробку в бутылку, вино разлил – всем поровну – на треть стакана. – Ну, давайте, – говорит Таня. – За будущих учительницу и врачиху. – За будущего рядового, – говорю. Чокнулись. Выпили. Девчонки по глоточку. Я все разом. Скривился – вино мне кислым показалось. О том о сем поговорили. Учебный год, конечно, вспомнили. Кто и куда устраиваться будет на работу, кто поступил, и это обсудили. Вино допили. – Пойду, – говорит Дуся. – Меня там ждут… Девчонкам обещала. Не просим, чтобы побыла. Поднялась Дуся. Дошла до воды, стаканы сполоснула и положила в сумку их. Вернулась к нам. Стоит. Высокая. – Не скучайте, – говорит. – Еще увидимся, надеюсь. Ушла. Сидим с Таней. Как вода в реке течет, смотрим. Кулик побегал – улетел. Журавлик, только суетливый. – Дуська без матери росла… С отцом, – говорит Таня. – Мать умерла, когда ей было года три… В грудь жеребец лягнул, и от ушиба… Брат, Васька, старший… в город переехал. В детстве он с ней и нянчился обычно. Отец с утра до вечера работал. Старый сейчас уже… на пенсии. – У, – говорю. – А я не знал. – Она об этом говорить не любит… – А почему? – Меня просила не рассказывать… Не знаю. Яркий сине-оранжевый зимородок над водой под тальником стремительно летает. Сядет на ветку, в воду смотрит – как на себя будто любуется; нырнет вдруг, вынырнет с мальком. – Красивый, – говорит Таня. – Да, – говорю. – Только мальков вот ест. – Не он, так окунь. – Съездим на наше место, – говорит Таня. – Поехали, – соглашаюсь. С бревна встали. Пошли. К дому приблизившись, взял я за руль мотоцикл, повел к дороге, чтобы его не возле дома заводить. Слышу, стучат в стекло оконное. – Идите ужинать! – кричит нам тетя Надя. – Потом! – отвечает ей Таня. – Остынет все! – Пусть остывает. – Ну, в печь поставлю… Там найдете!.. Да хоть оделись бы поте́пле! – Да нам не холодно! Поехали. Обнимает меня Таня сзади, руки засунув под рубаху мне. Как воск расплавленный, ладони ее теплые. Голову на плечо мне положила. Волосы мягкие – затылком стриженым их ощущаю. Душистым мылом пахнут, «Земляничным», – привычно вроде, но – как новое. Воздух весной вдыхаешь так же вот – шалеешь. Приехали. Мотоцикл у нашей сосны оставил. К краю обрыва подступили. Внизу река. Бледно в ней небо отражается – восток. – Помнишь, – спрашивает Таня, взяв меня за руку, – фотографировались тут? – Конечно помню, – отвечаю. – А что читали мы тогда? – Читали разве? – Разве нет?.. Пойдем, – говорит. – Искупаемся. – Сейчас?! – А что? – Нельзя, – говорю. – Почему? – спрашивает. – Пророк Илья в речку посикал. Смеется. – Вода ж холодня! – И чё? Спустились с яра. Вверху мелкий, но бурный перекат – шумит и пенится, плес перед нами – тихий и глубокий. Раздевается Таня. Донага. – Не смотри, – говорит. – Ладно, – говорю. Смотрю. Красивая. Не загорело тело кое-где – места такие сохранились. Ступая осторожно по камням, при этом вскидывая руки, идет Таня по берегу вверх по течению реки. Входит, повизгивая, в воду. Плывет, ногами брызги поднимая. Встречаю в плесе. Сразу-то – холодно, теперь уж – нет. В воде теплее даже, чем на воздухе. – Мы – как дельфины, – говорит Таня. – Угу, – говорю. – Дельфин с дельфинихой. А ты – особенно. – Ага. – Только вот плаваешь… – Ну? – Ну… – А, как собака. – Да. Поймал за талию – выскальзывает. Накупались. Выходим на берег. Сразу не одеваемся, хоть и свежо. Обнимаю Таню – все ее тело в крупных каплях. И на груди. И на сосках. Капли – как линзы мелкие – увеличительные. Вытирает Таня, прижимаясь ко мне, себя и меня своим платьем. На колени после опускается, ложится. И тянет за руку к себе. Я повинуюсь. – Был бы один, я ни за что бы… – В воду не сунулся бы? – Нет. Камни. Гладкие. Не крупные. Есть среди них такие же зеленые, прямо как Танины глаза. Только глаза сейчас у Тани – черные. Стало темнеть – успел заметить. Шевелю податливые камни, раздвигаю их в своем стремлении. Прохожу сквозь мантию земную. Обжигая, магма останавливает. – Ты, – говорит Таня. Молчу. – Родной, – говорит. Молчу. – Любимый… Ты мой, мой, мой… каждая клеточка твоя… И тут меня словно прорвало: – Таня, – говорю. – Ненаглядная, единственная… – Умру, – говорит, – если… – Если, – говорю, – и я тоже… – Люблю… – Люблю, – впервые выговорил. Стали, нагие, остывать. Оделись. В яр поднялись. И наверху уже обулись. К сосне пришли, стоим возле нее. Совсем стемнело. – Вон, – говорит Таня, – моя звезда. А где твоя? – Не помню, думаешь? – Вдруг упадет… твоя или моя? – Не упадет, – успокаиваю. – А помнишь, я тебе на память шишку сосновую в карман рубахи положила тут? – Помню, – говорю. – Ты потерял ее. – Я ж ненарочно. Дала другую – ту храню ведь. |