Онлайн книга «Десять посещений моей возлюбленной»
Стоим. – Кот так… запрыгнет с тополя и ходит… – А это я. Ночь. Удивительная. Помню – август. Два дня осталось от него. – Смешной он у нас… загулял где-то, неделю нет уже… Ты с кем? – спрашивает. – На попутке, – отвечаю. Камешки у меня в руке – на траву их выронил – упали. – Соскучилась, – говорит. – Я тоже, – говорю. И чувствую – могу заплакать. Ну, думаю: из-за портвейна так, зря только выпил. Не плаксивый. К ней подошел. Обнял. Прижал. Как умираю. – А что у тебя в кармане? – спрашивает. – Рубахи? – Да. – Шишка сосновая… не помнишь? – А у меня, – говорит, – под подушкой. А вон – звезда… только твоя. Моей не видно. – Ну, – говорю. А на звезду лишь глянул бегло. В глаза смотрю – а в них хоть падай. – Похолодало, – говорит. Крепко прижал к себе. Как воздух – как тот же – будто не удержишь. Земля бы лишь не подвела – а то уходит. – А ты спала уже?.. Когда я это… – Как и уснула, не заметила… Шорох услышала – проснулась… Гремит цепь – в ограде. Ночная птица где-то гулко ухает – над Кемью. Что-то стучит – во мне, наверное? Куда-то падает – душа? Но – бесконечно. – Ты, – спрашиваю, – не рада? – Рада, – говорит. Целую. В губы. Научился. Но все равно – как первый раз, то есть – впервые. И она – Таня: руки ее у меня на спине, меня – как ветви – оплетают; раньше они такими не были – или ожили, или распустились. – Очень. – Чё, правда, очень? – Очень, очень. Вижу веснушки на ее носу, про точки вспомнил, и хочу ответить на вопрос: Люблю. Ну а язык не повинуется – как у немого. Произношу зато – как обо всем на этом белом свете: – Таня, – других имен не знаю будто. – Папка пьяный, – говорит. – Опять напился. – У, – отвечаю. Целую. Глаза закрыла – от луны – и той, досужей, до всего есть дело – смотрит. Освободившись, говорит: – Сегодня холодно, вчера теплее было. – Тебе так кажется – ты из постели. – Может. – Пойдем? Молчит. – Пойдем? – но шепотом. – Ну, только тихо. Убирает от меня руки, опускает их – как отняла, а я – лишился. И, повернувшись, шепчет: – Заходи. Зашел. Оглядываюсь. Вижу: Просторная ограда. Кругом постройки. Белье висит крест-накрест – на веревках. В стайке овца заблеяла. «И овцы», – так я подумал, не сказал. Луна в ограде. Не меньше тут ее, чем там – на улице, в ограде – больше. Прикрыла лишь ворота Таня – не заперла. Пошла. Я следом. Идем. Под ней – настил спокойный вроде, но подо мной – как лодка на волне – это меня колотит, как больного. Боюсь – заметит Таня – не хочу. Говорит, не оборачиваясь: – Ты где? Взял ее за руку. Иду. Ладонь ее – как ярый воск – в моей ладони будто плавится. Не выпускаю. И знаю что-то, но забыл. Но явно слышу: – Соболь, – приказывает Таня шепотом. – На место. Цепью звеня, убрался в будку Соболь. – Тише, – но это мне. И я послушный – от меня ни звука. На крыльцо взошли – ступеньки три, а – будто больше. Сени – прошли их – длинные. Ведет меня Таня – как слепого. Покорен я – пусть хоть на смерть. Со мной такого не бывало. Кладовка – знаю: и по запаху, и – говорила. Лестница. Ступенек семь – и помню, но считаю: словно – куда-то. Наверх, понятно. Поднялись. – Папка, – говорит, – скоро проснется… Вечером пил… последнее сметали сено… Оденусь я, и, может, погуляем? Молчу. Не в знак согласия – иначе. – Потом, – чуть позже говорю. Сказал – как выдавил. Освещен чердак тускло: фонарик на земле лежит, возле кровати, – не выключен – щепки мелкие – лучом их выявил – те громоздятся, тень от себя кидая долговязую. Сели. Сидим. Как незнакомые. Как будто – поезд тронется – и мы поедем. – А где, решил уже, учиться будешь? – спрашивает. – В первую школу записался, в Елисейске. У тетки жить хотел, но после передумал, – выпалил. – Чё, в Полоусно? – В Полоусно. – И мы вот с Дуськой… – Здорово, – говорю. – Ну, – говорит. – А чё… ребята все туда… и я… – И мы вот тоже… Целую. В губы. Их – в себя. Они во мне – как заполняют. – Хоть и привыкли там… И тетка ждет. – И я… подумал… чё-то… это… Сильный, пытаюсь повалить, но говорит она: – Витька, писал, приехать должен. Старший брат ее. Живет в Ванаварах. Вертолетчик. Уже рассказывала – знаю. – У, – говорю. А сам – и чувствую и думаю, упругая какая в талии, – сопротивляется. Но мне так кажется: сопротивляется не мне – кому-то. И я упорствую. – Жениться вздумал… Говорю сорвавшимся куда-то голосом: – Таня. Имя назвал и задохнулся. – Хотел с одной… но та сбежала… – Таня, – теперь – проверить, что живой. Молчит. Потом – я справился: Лежит она. Но как-то – боком. Ноги у нее – как были – ступнями на земле чердачной – сломанно. Поднял их – выправил – назад не возвращает. Свалились тапочки – о землю шлепнулись – слышу. Про них – про тапочки – не думаю. О чем-то. Легла. Об этом. И я – нас рядом будто положили. Лежим. И слушаем: затихли. В моих глазах, по памяти, стропилы кружатся – как будто спицы в колесе – не остановишь. В ее – не знаю – за ресницами. Потянулся, фонарик выключил. И слышу: Таня молчит. Вернулся. Лег. – Таня, – шепчу. Целую. Повторяю: – Таня. – Мы с Дуськой, – говорит, – сначала тоже думали… – Я знаю. Грудь у нее… В ладонь мою – как будто кто измерил… Губами – тоже совпадает. Молчит. Но как-то… Как будто жаром обдает оно – ее молчание. Впервые слышу. И говорю опять – заладил: |