Онлайн книга «Версаль. Мечта короля»
|
Клодина налила в чашку какого-то снадобья и подошла к постели. Она осторожно приподняла Генриетте голову, уговаривая сделать несколько глотков. Генриетта послушно проглотила лекарство, но тут же исторгла его обратно. Ее дыхание стало редким, более похожим на спазмы. – У нее смыкается горло, – прошептала Клодина. – Так разомкните его! – крикнул Людовик. Филипп тронул его за плечо: – Брат, не надо. – Что нужно сделать? – вопрошал Людовик, не слушая его. – Что-то нужно делать! Глаза Генриетты испуганно заметались. Жидкость, скопившаяся в легких, переполняла организм. – Приподнимем ей голову! – нашелся Филипп. Братья подняли Генриетту и подложили вторую подушку. Булькающие звуки немного ослабли. Боссюэ подошел к постели с другой стороны, перекрестил Генриетту и принялся читать отходную молитву. Людовик стиснул кулаки, готовый обрушить их на невидимого могущественного противника, убивавшего его любовь. – Дайте мне… жить, – прошептала Генриетта. – Любовь моя, – всхлипнул Людовик. – Дорогая, отпусти все, – сказал Филипп. Генриетта попыталась облизать пересохшие губы. – Я хочу купаться в озере и греться на солнце. – Она повернулась к Людовику. – Я хочу почувствовать тепло солнца. – Ты обязательно почувствуешь. – Господи, прими меня! – выдохнула Генриетта. Она закашлялась и вдруг умолкла. Склонившись, Людовик и Филипп оба плакали над нею. Генриетта снова открыла глаза, но ее взгляд был уже остекленевшим. Нездешним. – Прислушайтесь… Слышите? Цветы поют. Она протяжно выдохнула, содрогнулась всем телом. Ее губы слегка раскрылись… Жизнь покинула тело Генриетты. Священник, понизив голос, продолжал читать молитву. Филипп рукавом отер слезы с лица и посмотрел на брата. Его взгляд был полон душевной муки и откровенной ненависти. Он стремительно вышел, даже не обернувшись. Маршаль не сразу понял, в каком из миров он очнулся. Судя по знакомым предметам, это был его кабинет, где он и лежал на диванчике. У него нестерпимо болел живот. Боль отдавала в руки. Фабьен ощупал себя, обнаружив повязки вокруг живота, на груди и руках. Он хотел приподняться, но боль заставила его снова лечь. Фабьен чувствовал, что в кабинете есть еще кто-то. Повернув голову, он увидел Софи. Та стояла возле его письменного стола. – Очень больно? – участливо спросила Софи. – Что ты здесь делаешь? – Вам помогаю. – Тебя же отправили под арест. – Как видите, я уже не под арестом. Где моя мать? Точнее… где ее тело? – Сейчас это не имеет значения. – Согласна. Но лежать, развалившись, в присутствии женщины – неучтиво. Фабьен скрипнул зубами и кое-как встал. Он сумел добрести лишь до стула. – Мне потребуется твоя помощь. Нужно кое-что написать. Софи взяла со стола гусиное перо. Фабьен потянулся к перу, но она сразу отдернула руку. – Почему вы убили мою мать? – Я ее не убивал… Давай перо, черт тебя побери! Софи покачала головой. Фабьен встал и побрел к двери. Каждый мускул в его теле, каждая жилка кричали от боли. Но помимо тела, у него была воля. Он не станет тратить время на писанину, а все передаст на словах. Фабьен рассчитывал найти короля в Салоне Войны, однако застал там лишь Бонтана. – Вы напрасно встали, – сказал ему Бонтан, глядя на окровавленные повязки. – Позвольте мне. – Слушайте внимательно! – крикнул Фабьен, отметая заботы первого камердинера. – При дворе есть всего два человека, которые свободно перемещаются между королевским кругом и внешним миром. Из них только один никогда и ни в чем не перечил королю. – Брат короля… – начал Бонтан. – Он-то как раз и перечит на каждом шагу. Но мы как-то упускали из виду другого. Рогана. Тот вроде и не таился, однако… – Король знает его с детства, считая лучшим другом. – Это не мешает Рогану вынашивать замыслы по уничтожению его величества. Отравление Генриетты – на совести Рогана. – Но вы же считали виновным Монкура. – Монкур погубил многих, но не ее высочество. – Откуда такая уверенность? – Король однажды меня предупредил, сказав, что его враги попытаются убить самых близких к нему людей. Мы должны отправить короля, королеву да и вас тоже в безопасное место. Лицо Бонтана вдруг побледнело. – Боже мой, – с нескрываемым ужасом пробормотал первый камердинер. – Что вас насторожило? – Дофин! Роган вызвался взять мальчика на охоту. И причину назвал такую убедительную: страдания ее высочества – не для детских глаз и ушей. – И король позволил? Бонтан не ответил. – Стража! – крикнул он, широко распахивая дверь. Сопровождаемый двумя гвардейцами, Фабьен поспешил в комнату Рогана. Все трое ворвались туда… Комната была пуста. Точнее, живых в ней не было. На кровати лежало тело горничной Мари. Кровь из располосованного горла давно успела вытечь и впитаться в простыни и перину. Составляя правила придворного этикета, Шевалье расписал, как придворным надлежит себя вести на торжествах и приемах. О траурных церемониях в своде правил не было сказано ни слова. И потому вереница придворных просто тянулась к дверям королевской опочивальни, чтобы отдать скорбный долг скончавшейся Генриетте. Ее наспех причесали, украсив волосы розами и анютиными глазками. Женщины тихо плакали, мужчины склоняли головы. У изголовья кровати стояли Людовик и Мария Терезия. Они стоически, как и надлежит правителям, выдерживали этот поток. Среди идущих был и герцог Кассельский. Он двигался, безуспешно пытаясь унять дрожь в руках и не смея вытереть вспотевший лоб. Его взгляд пересекся со взглядом Шевалье. Глаза Шевалье были холодны, как сталь. Войдя в спальню, Филипп протолкнулся к Шевалье и схватил своего сердечного друга за руку. – Мы уезжаем и больше сюда не вернемся, – заявил он. Придворные настороженно поглядывали на королевского брата. Филипп повел Шевалье к двери. Людовик подал знак троим гвардейцам, и те загородили выход. – Я же сказал: мы уезжаем, – сквозь зубы произнес Филипп. – Я не могу позволить тебе уехать, – возразил Людовик. – А я и не спрашиваю твоего позволения. Я просто уезжаю. – Ты готов противиться мне даже сейчас? В такой момент? |