Книга Ничего святого, страница 50 – Александр Зорич

Если бы не шапка-кайныс, его можно было бы принять за северного грюта, тянущегося к наукам и прочему просвещению.

Но Фрит не собирался расставаться с шапкой. Настоящий мужчина должен носить кайныс, ибо кайныс был первым подарком богов людям-всадникам. Так считал Фрит. И точка.

Однако даже дикарский кайныс облика Фрита почти не портил. И люди просвещенные – например, варанцы – часто делали Фриту комплименты: мол, для варвара он весьма элегантен.

Соплеменники, напротив, редко шли дальше малоумных обобщений – говорили «обабился».

«Да что с них, малахольных, взять, – думал Фрит. – Веру дедовскую забыли, обычаи не блюдут, от правды отпали. Даже жертвы пошли у них, как у всех „просвещенных“, – бескровные. Но разве богам нужны бескровные жертвы? Это как псов сторожевых гороховой кашей кормить…»

В общем, Фрит предпочитал общаться с варанцами и аютцами – те хоть и отступили от заветов дедовских, но по крайней мере этого не скрывали. Фрит не любил лицемерие.

К сожалению, кроме как о лошадях, с деловыми аютскими мамашами Фриту говорить было не о чем. А варанцы чересчур любили воевать – и промеж себя, и с грютами, и с кем попало.

Когда дело доходило до междоусобиц, на которые те времена были до мерзости богаты, Фрит отсиживался в провинции, предпочитая исторические городишки.

Он заметил: некоторые из них война, даже самая людоедская, упорно обходит стороной, обтекает – как ручей высокую кочку.

Скоро Фрит вывел свое личное Правило Безопасного Места. Правило было простым, но работало, как небесная механика – если городишко упоминается в «Хрониках Второго Вздоха Хуммера», написанных в пятьсотзачуханном году, значит, там бояться нечего.

Город поленятся осаждать, в него не войдет неприятель, в нем не станет на зимние квартиры озябшая армия. Даже цены на зерно и масло вырастут лишь для проформы – вот, дескать, у нас тоже военная истерия и бесчинствуют спекулянты.

«Хроники» Фрит всегда возил с собой в дорожной сумке вместе с самым необходимым – жертвенной чаркой, лекарством для Эви, солью и честным вином.

Время было нервным, Фрит любил путешествовать, и неудивительно, что книгу эту он перечитывал многократно.

Некоторые особенно богатые топонимами места (вроде «егда бо грядеши на грютов Радагарны, Гирны, Согирны и Умугамы с войною» или «прохождаше между Урталаргисом и Белой Весью, искусиша воеводу лицемеры фальмские») Фрит успел заучить наизусть. Именно благодаря этому он не раз сходил за своего в компании действительно образованных людей.

Фрит ненавидел войну. Он приторговывал лошадьми, покупая здесь, перепродавая там. А на войне таким, как он, делать было нечего. На войне ничего не покупали, там тратили и изводили, словно на спор – кто быстрее, – купленное загодя.

Но главное, война, по мнению Фрита, была богам не угодна. Да, кровь там лилась рекой. Но река эта впадала не в то море…

В войне Фрит видел пустое расходование ценного продукта – человеческой крови. Что толку для Куриша, Рога или Гуда, бога небесной ярости, в том, что одна тысяча варанцев забьет в землю другую тысячу под истеричный грохот барабанов? Боги любят тонкости и тишину, боги любят слова, сказанные с чувством и вовремя. Боги любят, когда все совершается обстоятельно, а не с бухты-барахты.

Боги любят, когда кровь проливают ради них, а не ради спорного урочища, промысла или рудника…

В Поля Фрита не занесло бы никогда и ни за что, если б просвещенные варанские скоты именем Князя и Истины не конфисковали у него Эви, когда он следовал в абсолютно безопасный городишко Корсис (он упоминался в «Хрониках» дважды!).

Это произошло четыре дня назад.

Все четыре дня Фрит тайком следовал за войском князя Занга окс Ладуя – все пытался вызволить свою лапушку, свою серую птицу Эви.

Звал его и свистом, и словом, и любимым его лакомством, выкладывая из земляного ореха целые пунктирные тракты, оканчивающиеся в безопасных кустах, – авось заметит, поймет, вырвется. Пытался подкупить конюхов. Даже стражу пробовал усыпить.

Но хрен там.

Сопалатник окс Ладуя Ингар – тот самый, что затеял конфискацию, когда Фрит отказался взять за Эви предложенную баснословную цену (а затем отказался снова, когда Ингар цену удвоил), – знал толк в скакунах.

Его было не обмануть неказистой сбруей и нечищеными боками. Челядинцы Ингара не спускали с конфискованного коня глаз – ведь гиазир Ингар выразил желание идти на нем в смертный бой!

И что?

В Полях погибли и сам Ингар, и окс Ладуй, и Эви. И князь, так сказать, и истина.

А для Мелики и Гиты эта история началась вот как.

– Недавно у нас ночевал один мужчина. Его звали Лид, – рассказывала Гита. Они сидели на бревнышке у гнилого озерца и грызли семечки. – Мама говорит, он жрец храма Элиена Звезднорожденного. Мама его всегда хвалит. Он постоянный клиент. И потом, он хорошо платит и ничего не требует.

– Совсем ничего? – с подначкой спросила Мелика. Ей нравилось, когда Гита говорит цинично, и она использовала всякую возможность подбить Гиту на «правду жизни». Ей было интересно.

– Ничегошечки. – Гита отрицательно замотала головой. – Ему только надо, чтобы мама его слушала. А всякие нежности – это ему не надо.

– Он старый?

– Не очень. Просто ему не нравятся женщины. Вообще никакие.

– Вот дурак! – хихикнула Мелика.

– Нет, он не дурак, – серьезно возразила Гита. – Наоборот, Лид ужасно умный! Он знает, как называются все звезды. И может говорить, как иноземцы.

– И как варвары?

– А то! Он даже меня научил.

– Ну тогда скажи что-нибудь по-варварски!

Гита скорчила рожу – скривила губы, выпятила нижнюю челюсть и нахмурила брови, – она хотела походить на Куриша, варварского божка войны, свирепую рожу которого видела однажды на нагруднике случайного маминого клиента. И патетически провозгласила: «Гыгрыфыр фурбабыр!» А потом еще раз: «Гыгрыфыр фурбабыр!»

Впечатленная Мелика отреагировала не сразу.

– И что это значит? – спросила она, выдержав одобрительную паузу.

– Это значит «Мелика – коза». – Взгляд Гиты враз озорился, если позволительно так сказать о двух озорных солнышках, что сверкнули в ее глазах. И она рассмеялась писклявым девчачьим смехом.

– Сама ты коза, – для виду надулась Мелика.

Надолго ее не хватило – вскоре они хохотали вместе.

– И что этот жрец? – спросила любознательная Мелика, когда веселье унес порыв ветра.

– Рассказывал про Серый Тюльпан.

– Серый?

– Ага, – кивнула Гита и, по-родительски глянув на Мелику, добавила уже другим тоном: – У тебя лушпайка на верхней губе прилипла. Сними.