Онлайн книга «Ничего святого»
|
Мелика мазнула пальцами по мордашке. Еще раз мазнула. Порядок. – А что, разве бывают серые цветы? – спросила она. – Сто пуд! – И где тогда они растут? – В полях. Таких, как наше Поле. Там, где была битва. – Гита понизила голос. – Серый Тюльпан вырастает в том месте, где умер человек, который подумал о цветах перед самой-самой смертью. – Как-то непонятно это. – Мелика лениво зашвырнула в воду голыш. – Что тут непонятного? – взвилась Гита. – Вот тебя проткнули мечом. Так? – Так. – И ты умираешь. Представила? – Представила. – И кишки у тебя вываливаются наружу, такие коричневые. – Блуе-е… – Мелика закатила глаза, перегнулась пополам, вывалила черный от семечковой гари язык и спазмически дернулась – словом, сделала вид, что ее сейчас стошнит. Она научилась этой ужимке у Гиты и втайне ужасно гордилась тем, что смогла превзойти наставницу. – Ну ладно. Кишки – это не обязательно, – с авторитетным видом заверила подругу Гита. – Главное, ты знаешь, что сейчас умрешь. Представила? – Ну. – О чем ты будешь думать? Мелика гадательно закусила нижнюю губу и засопела, подыскивая ответ. – Ну… Буду звать на помощь… – Бесполезно! – Тогда про папу. Или лучше стану думать, что сейчас я усну. А проснусь уже там, где бабушка. Или буду вспоминать, как тот благородный гиазир катал нас в своих санях с колокольчиками. Помнишь? – Да помню! Я не про то! – Гита досадливо махнула рукой и добавила: – Вот у таких, как ты, Серый Тюльпан в жизни никогда не вырастет! Никогда! – Это еще почему? – Потому что ты – приземленная! А Серый Тюльпан вырастает только рядом с теми, кто думал о тюльпанах. – И что с того? Что с того, что тюльпан вырастает – подумаешь, радость какая! – Мелика сделала плаксивое лицо, ей стало обидно, что Гита, ее Гита, говорит о ней так пренебрежительно. – Да оно и некрасиво – серый цветок! – При чем тут «красиво»? Серый Тюльпан может оживлять мертвых, – со значением сказала Гита и пристально посмотрела на Мелику. – Это мне сказал Лид. – Враки. – Никакие не враки. – Не верю! – Ну и коза. Ты лучше подумай, что, если правда? Лид говорил, что Серый Тюльпан – это дар. Дар Матери Трав тому, кто вспомнил о ее детях перед смертью. Может, ты и в Матерь Трав не веришь? Мелика закинула в рот целую жменю семечек и принялась сосредоточенно их перемалывать. Матерь Трав была покровительницей ее рода. И имя «Мелика» означало в древности «росистая». Росистая трава, надо полагать. – И как его достать – Серый Тюльпан? – спросила наконец Мелика. – Для этого нужно пойти в Поля на следующий день после битвы. И найти цветок. Лид говорил, что всегда, всегда есть человек, возле которого такой цветок вырастает. Всегда! – Так почему твой Лид сам туда не пошел? Ему что, такой цветочек не требуется? – Потому что нужно, чтобы человек был нецелованный. – Как это – «нецелованный»? – Тьфу ты! Нужно, чтобы его никто никогда не целовал. И он чтобы никого. – А мама считается? – Мама не считается. – Тогда все равно не понимаю, почему Лид сам в Поля не ходит. – Потому что он целованный, дурочка ты с переулочка. – Гита дернула Мелику за тощую косицу. – Ты же сказала, что ему женщины не нравятся! Кто же его тогда целовал? – Мужчины. Что тут непонятного? – Тю. – Мелика рассеянно сплюнула колючий шарик лузги, он ляпнулся прямо между ее босыми ногами. – Все равно – Лиду нельзя. А нам – можно! – Подожди-ка… Ты же говорила, что тебя тот благородный гиазир целовал?! – Мелика требовательно прищурилась. – Ну… говорила. – Соврала? – Вроде того. – Фу, какой страшный. – Мелика противно скривилась, указывая на мертвого молодого лучника. Голова вояки со зверски выпученным красным, оплывшим глазом была аккуратно отделена от тела при помощи варанского меча хорошей заточки и лежала сравнительно близко от туловища, ухом вверх. Туловище и голову разделяло пол-локтя пустоты, но Мелике на секунду померещилось, что у молодчика длинная невидимая шея. – Этот еще страшнее. – Гита ткнула носком сандалии зарывшегося лицом в пыль толстяка. Его не защищенная доспехами спина была нещадно исполосована рублеными ранами, как подсохшая на солнцепеке лужа – тележными колесами. Сандалия расклеилась еще больше, и ее носок стал похож на широко распахнутый клюв утенка. Гита наклонилась, чтобы этот клюв прикрыть. В ноздри ей ударил резкий аммиачный запах. – Еще и описался тут… – Папа говорил, это всегда так, – вздохнула Мелика. – А откуда он знает? – Он в солдатах был. – Князь обрил? – Не-е. Нанимался в дружину баронов фальмских. – Небось денег заработал? – Небось. Только они с дядьями все по дороге пропили. Мелика ненадолго примолкла, присев на корточки над раздетым до подштанников щуплым благородным гиазиром с длинными кудрями цвета спелой пшеницы. Гиазир лежал среди декадентских кустов прошлогоднего репейника в некотором намекающем на занятную батальную коллизию отдалении от основного скопления трупов. Ветер играл с его роскошной гривой в свои некрофилические игры. Судя по тому, что на теле павшего было не различить смертельной раны, одни только синяки и ссадины, гиазир свернул шею, свалившись с ополоумевшего от страха коня. А уж потом дергачи помогли ему избавиться от платья. Затем Мелика рассматривала татуировки на полном, мускулистом предплечье пехотного сотника: паук сладострастно смокчет мушиную кровь, ворон с аппетитом завтракает волчатиной, морская гидра душит в объятиях грудастую купальщицу с безобразно оттопыренными сосками. Еще были многообещающие короткие надписи. Впрочем, Мелика была неграмотной, и насладиться глубиной философских обобщений, записанных на мертвом теле, ей не удалось. – А что я нашла! – гордо провозвестила из кустов Гита. Ее карие глаза сияли. – Покажь?! – Вот! – Меч? Ничего себе! – Да ты прицени какой! – Зашуршала трава – это Гита, надув от натуги щеки, выволакивала из кустов настоящий полуторник. Преувеличенно массивное яблоко меча было облеплено зелеными гранатами разной величины и формы. Лезвие меча – чистое, незазубренное, неоскверненное – дало на солнце ослепительный блик. |