Онлайн книга «Грех»
|
Мать и сама испугалась своего «убью»: такого привычного дома, произносимого часто в сердцах, когда в детстве он ломал что-то, бедокурил как-то. А теперь это слово приобрело иной смысл, жуткий для матери. – Не убью, не убий, не убейте! – такое ей хотелось, наверное, прокричать в трубку. Но не было тогда для крика причин: на второй день после приезда отряда у них была первая и последняя нормальная перестрелка с той стороной. Какие-то твари минут десять с трёх позиций обстреливали блокпост, выпустили по два магазина и уползли в свои горы. И всё… До сегодняшнего дня ничего серьёзного не случалось, мать. «Думаешь всё-таки о матери», – поймал себя Сержант. «Не думаю, не думаю, не помню никого, самых близких и самых родных не помню», – отмахнулся от себя же, понимая, что если вспомнит другую свою, разлитую в миру кровь по двум розовым, маленьким, пацанячьим, цыплячьим телам, то сразу сойдёт с ума. «Хочу не помнить, хочу не страдать, хочу есть камни, крутить в жгуты глупые нервы, и чтоб не снилось ничего. Чтобы снились камни, звери, первобытное…» «До Христа – то, что было до Христа: вот что нужно. Когда не было жалости и страха. И любви не было. И не было унижения…» Сержант искал, на что опереться, и не мог: всё было слабым и тащило за собой умереть, всё было полно душою, теплом и такой нежностью, что невыносима для бытия. Откуда-то выплыло призываемое всем существом мрачное лицо, оно было строго, ясно и чуждо всему, что кровоточило внутри. Сержант чувствовал своей лобной костью этот нечеловеческий, крепящий душу взгляд… Он вздрогнул и понял, что заснул на секунду. Быть может, даже меньше, чем на секунду. И был у него сон. Присел, всмотрелся в полутемь. – Ты чего увидел? – спросил Самара. – Сталина, – ответил Сержант хрипло, думая о своём. – Сержант! – окликнул Самара. – А. – Ты что? – Всё нормально. Собирай посты. Пошли охотиться. Они шли в темноте, почти не таясь. Сержант ничего никому не сказал. Чтоб не уговаривать. Да и вообще не хотел говорить больше. «Это чужая земля, – повторял Сержант как в бреду. – Чужая земля. Почему она так просит меня?» «Я же был лёгок… Мне же было легко… Я умел жить легче снега… Чем так придавило меня?» «Земля раскалывается. Сумасшедший и растоптанный Восток. И призраки, и мерцающий прах Запада. И магма, которая всё поглотит». «…И не за что держаться…» – Ты куда ведёшь нас? – спросил Рыжий. Сержант молчал, никак не понимая, что значат эти слова. – Я веду вас, – ответил он с трудом. – Я не понял, Сержант, – окликнул Рыжий грубо. – Я тебе не верю, Сержант. Куда ты? «Я ведь тоже люблю Родину, – думал Сержант, глядя в темноту и спотыкаясь. – Я страшно люблю свою землю. Я жутко и безнравственно её люблю, ничего… не жалея… Унижаясь и унижая… Но то, что расползается у меня под ногами, – это разве моя земля? Родина моя? Куда дели её, вы…» Сержант достал фляжку, выпил последний глоток воды. – Сержант, ты что молчишь? – спросил Самара, голос его дрожал. И Витька сопел близко, заглядывая Сержанту в лицо. Только Кряж стоял поодаль, уверенный и твёрдый. – Да что вы ссыте, всё нормально, – ответил Вялый. – Всё нормально, – повторил Сержант громко. – Ты помнишь, куда идти? – спросил его Вялый. – Да. Он помнил и вывел своих, сквозь темноту, прямо к постройкам: метрах в ста от них бойцы присели на корточки. База иногда постреливала. Редкие трассеры взрезали тьму и втыкались в крыши и стены построек. Откуда-то близко ответила автоматная очередь, бойцам показалось, что стреляли по ним, все разом упали в песок руками, животами, лицами… но стреляли в другую сторону. – Там стоит «козелок», – сказал Сержант. – Сейчас мы его заберём. – Зачем? – спросил Рыжий. – Домой поедем, – ответил Сержант. – Я отвезу тебя домой, Рыжий, – повторил Сержант зло. Они поползли, иногда останавливаясь и прислушиваясь. Сержант слизнул с камня солёное и перебирал на языке и зубах хрусткие песчинки. В голове его не было ни единой мысли. – …там ключа нет… если… ключа? – донеслось до него: Вялый шептал. – Я заведу, – ответил Сержант. – Крышку… сниму… проводки… Я умею… Херня. Метрах в двадцати залегли и лежали несколько минут, не шевелясь. Кто-то засмеялся внутри построек. И опять тихо. – Кряж, – позвал Сержант. – Все сядут в салон, а ты – назад, в кандейку. Кандейкой называли отделение позади сидений «козелка». – Когда тронусь, влепи из граника… по ним. Кряж кивнул. – Ждите, – сказал Сержант всем и пополз. Медленно, медленнее растущего цветка, он проползал последние метры до машины. Лёг у колеса, гладя шину, словно железный «козелок» был животным, которое могло напугаться. Сержант привстал и, согнувшись, стараясь ступать тихо, обошёл машину. Поискал ручку… вот она, ледяная… Поднял голову и посмотрел в окно, ожидая увидеть с той стороны прижавшиеся к стеклу сумасшедшие глаза. Никого не было, ничьих глаз. Опустил ручку вниз и потянул дверь на себя. Просунул голову в салон и скорей принюхался, чем пригляделся. Живым, спящим человеком там не пахло. Пахло ушедшими чужими людьми, грязью, потом, порохом. Сержант закинул ногу и, ухватив руль, перенёс всё тело в салон. Раскинулся на сиденье и даже закрыл глаза на секунду. «Не думай», – попросил себя. Провёл подслеповатой в тёмной машине рукой и дрогнул: вроде ключ. Нагнулся: да, ключ. В замке зажигания. Не забрали. «А на фиг им забирать ключ, кто тут украдет машину…» И рация… Где рация? Вот рация. В постройках снова захохотали: нелепым, дурным хохотом. Сержант прислушался и вдруг подумал быстро: «Да они обдолбанные… Так смеются обдолбанные… Первым делом, наверное, аптеку в селе вскрыли…» Ему было легко, легко и просто, и всё улеглось на свои места. Он трогал руль, рычаг скоростей, педали, приноравливая себя к машине, чтоб ничего не спутать. «И базу не штурмуют, – думал он, не торопя себя. – Блокировали. Своих ждут, надо понимать. Подкрепления. Зато наши, наверное, все целы. Не было ведь штурма. Хорошо. Будьте живы, мужики. Скоро прилетят вертушки. И будет чертям… будет им…» |