Онлайн книга «Assassin's Creed. Ренессанс»
|
Пока они шли, да Винчи развлекал их разговорами, и спустя какое-то время Эцио нехотя признался себе, что подпал под обаяние художника. Но вместе с тем в Леонардо было что-то… настораживающее, что ли? Может, юношу задевала некоторая холодность нового знакомого? Чувство отстраненности от других? Возможно, это и было «витание в облаках», свойственное, как считалось, большинству художников. – Позвольте узнать, Эцио, чем вы занимаетесь? – поинтересовался художник. – Помогает отцу, – ответила за сына Мария. – Значит, идете по финансовой стезе? Что ж, вы родились в подходящем городе! – Наш город подходит и для художников, – сказал Эцио. – Столько богатых покровителей. – Только нас еще больше, – посетовал Леонардо. – Трудно привлечь к себе внимание. Потому-то я так признателен вашей матушке. Поверьте мне, у нее очень меткий глаз! – Живопись – не единственное ваше занятие? – спросил Эцио, вспомнив все эти загадочные штуки в мастерской. Леонардо задумался. – Непростой вопрос вы мне задали. По правде говоря, сейчас, когда я предоставлен самому себе, мне трудно сосредоточиться на чем-то одном. Я обожаю живопись и знаю, что могу весьма преуспеть в ней, но… иногда я вижу результат прежде, чем до него доберусь. Поэтому мне порой так трудно закончить картину. И не только картину. Меня нужно подстегивать! Но и это еще не все. Часто у меня возникает ощущение, что моя работа лишена… даже не знаю, какое слово подобрать… цели, наверное. Имеет ли смысл все, чем я занимаюсь? – Леонардо, вам нужно больше верить в себя, – сказала Мария. – Спасибо. Но бывают моменты, когда я предпочел бы заняться чем-то более практическим. Тем, что можно применить в повседневной жизни. Мне хочется понять, как устроена жизнь. Хочется понять устройство всего. – Тогда вам пришлось бы вобрать в себя целую сотню людей, – заметил Эцио. – И вобрал бы, если б мог! Я ведь знаю, что́ меня привлекает. Архитектура, анатомия, инженерное дело. Я не хочу лишь запечатлевать мир своей кистью. Я хочу его менять! Леонардо говорил с такой пылкостью и страстью, что его слова не раздражали, а восхищали Эцио. Этот человек не хвастался, не красовался перед ними. Чувствовалось, он терзается нескончаемыми замыслами, бурлящими внутри. «Сейчас он нам скажет, что вдобавок не чужд музыки и поэзии», – подумал Эцио. – Эцио, не хотите немного передохнуть? – спросил Леонардо. – Возможно, эта ноша тяжеловата даже для вас. Эцио скрипнул зубами: – Нет, grazie [34] . И потом, мы почти пришли. Едва войдя в дом, Эцио со всей осторожностью, на какую были способны его саднящие мышцы, опустил ящик на пол и почувствовал неимоверное облегчение, в чем не хотел до конца признаваться даже самому себе. – Эцио, спасибо тебе за помощь, – сказала Мария. – Дальше мы справимся сами. Но если ты хочешь помочь нам и в развешивании картин… – Нет, мама, – вежливо отказался Эцио. – Думаю, здесь я вам буду только мешать. – Был очень рад познакомиться с вами, Эцио, – сказал Леонардо, протягивая ему руку. – Надеюсь, наши пути вскоре снова пересекутся. – Anch’io [35] . – Эцио, пусть кто-нибудь из слуг выйдет и поможет Леонардо, – попросила Мария. – Нет, – возразил художник. – Эту работу я предпочитаю делать сам. Вдруг кто-нибудь уронит один из ящиков? Леонардо наклонился и подхватил ящик, оставленный Эцио. – Куда нам идти? – спросил он. – Вот туда, – сказала Мария и повернулась к сыну. – Надеюсь, сегодня ты не опоздаешь к обеду. Эцио смотрел, как Леонардо несет оба тяжеленных ящика. Нет, этот человек явно заслуживал уважения. Юноша успел перекусить и отдохнуть, прежде чем под вечер к нему примчался вечно куда-то спешащий Джулио и сказал, что отец немедленно требует его к себе. Эцио двинулся вслед за секретарем по длинному, облицованному дубом коридору в заднюю часть дома. – Эцио! Входи, мой мальчик. Сегодня отец был очень серьезен и даже напряжен. Он встал из-за стола, на котором лежали два объемистых письма, завернутые в тонкий пергамент и скрепленные печатями. – Я слышал, герцог Лоренцо возвращается завтра. Самое позднее – послезавтра, – сказал Эцио. – Я знаю, но нельзя терять ни минуты. Эти письма ты отнесешь моим… помощникам. – Конечно, отец. – И наведайся в голубятню, что на площади, в конце улицы. Думаю, почтовый голубь уже там. Постарайся, чтобы никто тебя не видел. – Постараюсь. – Отлично. Когда все выполнишь, сразу же возвращайся домой. Мне нужно обсудить с тобой кое-что важное. – Да, отец. – Поэтому на сей раз будь предельно осторожен. Никаких стычек по дороге! Эцио решил вначале заглянуть в голубятню. Близились сумерки. Сейчас площадь почти безлюдна, но очень скоро она заполнится флорентийцами, совершающими passeggiata [36] . Забравшись на крышу, Эцио заметил на стене за голубятней крупную надпись. Когда она успела там появиться? А может, раньше он просто не обращал на нее внимания? В аккуратно выведенных строчках он узнал слова из Книги Екклесиаста: «Кто умножает познание, умножает скорбь». Чуть ниже шла другая надпись, точнее, торопливо начертанный вопрос: «Где же пророк?» Но размышлять над увиденным было некогда. Почтового голубя юноша заметил почти сразу. К лапке птицы была привязана записочка. Эцио снял ее и на секунду задумался. Имел ли он право прочитать содержание записки? Она не была запечатана. Молодой человек быстро развернул свернутый в трубочку клочок пергамента. На нем значилось только одно имя: Франческо де Пацци. Эцио пожал плечами. Наверное, его отцу это послание скажет больше, чем ему. Но зачем отправлять с почтовым голубем то, что отец и так уже знал? Да, Франческо – один из заговорщиков, решивших убрать герцога Галеаццо. Может, отцу требовались дополнительные подтверждения? Однако время подгоняло. Эцио спрятал послание в сумку и поспешил вручить первое письмо по назначению. Адрес несколько смутил его: дом этот находился в местном квартале красных фонарей. До знакомства с Кристиной он частенько бывал там вместе с Федерико, но всегда чувствовал себя неуютно. Подойдя к грязному, сумрачному переулку, указанному в письме, Эцио для большей уверенности положил руку на эфес кинжала. Местом вручения значилась убогая, скверно освещенная таверна, где в глиняных кувшинах подавали дешевое кьянти. Со слов отца Эцио понял, что его будут ждать снаружи. Он огляделся. Никого. Беспокойство юноши возросло. – Ты от Джованни, парень? Сынок его? – вдруг послышалось откуда-то сбоку. |