Онлайн книга «Королевские камни»
|
Вымерзла. Вышла с кровью через горло. И Ийлэ сама ненавидит себя за трусливую радость: сегодня она поест. А быть может, хозяин будет столь добр, что не ограничится ножкой… у него ведь есть еда, на столе стоит блюдо с запеченным картофелем, со спаржей вареной, с курицей, которую псы разламывают руками. Руки становятся жирными. И сладко пахнут приправами. Ийлэ старается есть медленно, тщательно пережевывая мясо… — Что ты с ней возишься? Тот, второй, недоволен, но он проиграл в поединке взглядов, а потому недовольство свое будет скрывать. — Пусть поест напоследок… Ийлэ бросают яблоко. И еще кусок курицы… хлеб… это ведь почти праздник, и она старается не думать о том, что услышала. Напоследок? Это значит, она, Ийлэ, сегодня умрет. Хорошо. Она все-таки не сумела сдержать улыбку — слишком счастлива была осознать, что скоро все закончится, действительно закончится, — и это тоже не осталось незамеченным. — Чего скалишься? Бран, чего она скалится? — Третий осторожен, он держится хозяина, опасаясь вызвать его недовольство. И сейчас он подбирается к Ийлэ боком, но в последний момент возвращается на место, садится, чинно сложив руки на коленях. — А пусть себе… Бран вытягивает из кармана часы. Отцовские. Отец говорил, что делал их в подарок своему отцу, но не успел отдать. Платина. Драгоценные камни: лоза всех оттенков изумруда и кровавый рубиновый терний. Никто не делает мозаики из драгоценных камней, кроме отца. Часы держат на платиновой цепочке. Они покачиваются. И новый их хозяин постукивает по циферблату ногтем. Звук резкий. — Зачем она нам вообще… — Затем. — Он убирает часы в нагрудный карман. — Затем, что она альва… правда, милая? От стола до нее два шага, и Ийлэ замирает, прекращая жевать, хотя у нее много еще осталось, и хлеба, и мяса, и даже яблока… — Альва… и дом этот альвийский… он спал, а теперь проснулся. — Он садится на корточки, все одно слишком большой. Опасно близкий. — И если сокровище спрятано в доме, то сами мы его не найдем, а девочка нам поможет. — Он протягивает руку, касается волос. От прикосновения этого Ийлэ замирает. — По-моему, мы это уже проходили. — Второй смелеет, все-таки он глуповат, постоянно нарывается, отступает и вновь нарывается. Бран его убьет. Ийлэ прикусила язык: она не хотела произносить это имя даже в мыслях. Особенно в мыслях: мысли — последнее, что у нее осталось. — Отказалась. — Хозяин гладит, наслаждаясь ее страхом. — Но мы простили ее… и сейчас просто попробуем еще один вариант… — А если она опять… Он поморщился. Его раздражали эти вопросы, за которыми виделось недоверие к его способностям. — Нет. На этот раз все будет иначе. На этот раз нам не требуется ее согласие… только кровь… ты ведь не откажешься, дорогая, поделиться? Будто у Ийлэ имелся выбор. Он же наклонился близко, к самому ее лицу, пытаясь поймать ускользающий взгляд. И пальцы вцепились в подбородок, стиснули больно. Ноздри его раздувались. А на щеках пролегли дорожки живого железа. — Ну же, — обманчиво ласковый голос. — Посмотри мне в глаза… Нельзя. И не послушать его тоже нельзя. И он знает, ему нравится наблюдать за ее метаниями, за поиском единственно верного варианта. Нарушить запрет? Ослушаться приказа? Ее накажут в любом случае, но… …в дверь постучали. — Мальчики, можно? Дайна прошла бочком. — Я подумала, что вам здесь скучно… — В руках ее поднос с пузатой бутылкой и четырьмя бокалами. Он собирался ответить что-то резкое, но передумал. Дайна была хороша. Розовая. Напудренная. С подведенными глазами и губами, которые она облизывала, чтобы губы эти блестели. От нее пахло душистым мылом и лавандой. Дайна собрала волосы и украсила прическу атласными розами. На шею завязала черный бант. Корсет надела. И чулочки сеточкой с подвязками розовыми. И ничего-то на ней не было, кроме корсета и чулочек. Ах нет, белый накрахмаленный фартук… — Детка, ты знаешь, как развлечь… — Второй забыл и об Ийлэ, и о ее хозяине, который разглядывал Дайну… пожалуй, с неудовольствием. — Вон пошла, — сказал он. — Бран, да она просто… — Вон. Дайна не стала спорить. — Выпивку оставь. Оставила. Ушла. И дверь прикрыла… точно, всего-навсего прикрыла, потому что из-за двери тянуло сквозняком. — Бран, ты загоняешься… развлеклись бы… пока ждали… Второй разливал. И бокал хозяину подал первым. Уставился жадно: будет ли тот пить. Будет. Ему не особо хочется, он и так пьян, вернее, нетрезв, но заняться больше нечем. А ожидание раздражает. — Не наразвлекался еще, — буркнул он, но уже почти спокойно. Его настроение менялось быстро, как песок под южным ветром. — Успеется… — Он пригубил коньяк. И бокал поднял, накренил, позволяя янтарно-желтому содержимому добраться до края. Он провел по этому краю пальцем и палец облизал. — Неплохой коньяк… Второй все еще был недоволен. Затянувшимся ожиданием. И тем, что коньяка было мало, а он привык глотать, не разбирая вкуса напитка, и на опустевший свой бокал глядел едва ли не с ненавистью. Третий коньяк цедил, морщась, закусывая яблоком и поглядывая на дверь… — На удивление, неплохой коньяк… — Бран сделал еще глоток. А яблоко вдруг выпало из неловких пальцев пса, покатилось по ковру к Ийлэ. Докатилось. И, упавшее, стало законной ее добычей. Она к ней и потянулась. А пес упал. Как стоял, с бокалом в руке… и остатки коньяка выплеснулись на ковер, впитались, а Ийлэ еще подумала, что на этом ковре уже изрядно пятен… — Я их не убивала. — Она сидела в кресле, обняв себя, и раскачивалась, а Райдо не знал, что ему делать. — Я их не убивала… не убивала… — Конечно, не убивала. Ийлэ не услышала. Открытые глаза, пустые, яркая зелень бутылочного стекла. Узкие зрачки. Видит ли она хоть что-нибудь? Понимает? — Ийлэ, — Райдо встал на колени, дотянулся до плеча ее, холодного даже сквозь одежду, — послушай, пожалуйста… все уже закончилось. Еще тогда закончилось. Слышишь меня? |