Книга Каста мимов, страница 35 – Саманта Шеннон

Пристрастием к «визиткам» славились немногие банды. «Тряпичные куклы» могли оставить пригоршню игл, «Фомки» – черное перо, но алый платок – это что-то новенькое. Я осторожно коснулась окровавленной щеки Бивня. Теплая. Стрелки его часов застыли на четверти четвертого. А сейчас только половина!

По спине побежали мурашки. Нужно уходить. Забрать картину и сваливать.

Но прежде надо прочесть заупокойную и освободить души усопших. Если отказать им в этой малости, они, чего доброго, трансформируются в полтергейстов. Беда в том, что я не знаю всех членов шайки по именам.

Подойдя к обезглавленному трупу, я приложила три пальца ко лбу в знак уважения и начала:

– Гектор Гринслейт, да упокоится твоя душа в эфире. Дело сделано. Все долги уплачены. Отныне тебе не место среди живых.

Никакой реакции. Эфир даже не колыхнулся.

С нарастающим беспокойством я повернулась к Бивню:

– Рональд Крэнвелл, да упокоится твоя душа в эфире. Дело сделано. Все долги уплачены. Отныне тебе не место среди живых.

Опять тишина. Я сосредоточенно, до боли в висках, выискивала фантомы в надежде, что те просто спрятались, но тщетно.

Куда они подевались? После смерти душе положено находиться у тела покойного хозяина. Я попятилась и нечаянно угодила в лужу крови.

Безмолвствующий всего секунду назад эфир вдруг завибрировал. Словно в воду опустили камертон. Я кинулась за картиной, как вдруг ощутила мощный толчок. Порыв ветра задул свечи, потолок раскололся надвое, и из трещины вылетел полтергейст.

Чудовищный удар бросил меня на пол. Как назло, спасительная подвеска была в кармане, а не на шее. Боль пронзила меня раскаленным штырем, из горла вырвался вопль. Спазмы сковали тело. Перед внутренним взором пронеслась череда горячечных образов: надрывный женский крик, разорванное в клочья платье залито кровью, острая шпилька, замаскированная искусственными цветами. Я хватала ртом воздух и исступленно царапала пол, ломая ногти, но полтергейст уже проник в сознание, он впивался острыми когтями в лабиринт. Каждый вздох давался мне тяжело. Конец неумолимо приближался, но тут мои пальцы нащупали подвеску. Едва прохладный металл коснулся груди, полтергейст раненым зверем забился в моем лабиринте. Мое тело тоже забилось в конвульсиях, вены на шее вздулись, но я крепко держала подвеску. Как соль в ране, она выжигала инфекцию – полтергейста из моего сознания. Наконец зловещий дух отступил, обдав меня напоследок волной боли, и устремился в окно. Лопнувшее стекло брызнуло во все стороны. Я распростерлась на полу в луже чужой крови.

Казалось, минула целая вечность, прежде чем мне удалось отдышаться. Правая рука, которой я пыталась блокировать атаку, уже опухала. Кое-как я встала на четвереньки. С волос градом посыпались осколки. Медленно разлепив веки, я смахнула с ресниц стеклянную крошку.

Потом, сцепив зубы, поднялась, завернула картину в плащ и схватила сумку. Похоже, полтергейст решил наброситься на первого, кто подойдет к телу покойного хозяина. Наброситься просто так, забавы ради.

Выбежав из гостиной, я юркнула в туннель. Гровер дождался снаружи и помог мне выбраться.

– Ну как, успешно?

– Он мертв, – прохрипела я. – Гектор…

Факельщик выпустил мою кисть и в ужасе уставился на свою окровавленную руку.

– Ты убила его!

– Нет, он уже был покойник.

– Посмотри на себя! Ты вся в крови. – Гровер отшатнулся. – Знать ничего не желаю! И Сборщику передай – пусть подавится своими деньгами. – Он схватил фонарь со стены и бросился наутек.

– Стой! – завопила я. – Ты все не так понял.

Но Гровера и след простыл. Меня охватила паника.

А вдруг он проболтается? Что, если самой Аббатисе? Может, натравить на него фантома – пусть унесет свою тайну в эфир? Нет, нельзя убивать ни в чем не повинного человека. Его смерть не изменит того факта, что я очутилась совсем одна, окровавленная с ног до головы, вдали от Севен-Дайлса.

В таком виде до дома на своих двоих мне не добраться. О поездке на рикше тоже можно не мечтать. И Джексону не позвонишь без сотового. В пяти минутах ходьбы отсюда, в Бердкэйдж-парке, есть озеро, вот только соваться туда крайне рискованно – слишком близко к резиденции Уивера. С другой стороны, выбора нет – не припомню никакого фонтанчика на маршруте возвращения.

Прижимая искалеченную руку к груди, я бросилась бежать, подальше от злополучных трущоб. Картина оказалась для меня непосильной ношей, пришлось бросить ее в мусорку на углу Кэкстон-стрит.

Бердкэйдж-парк был одним из немногих зеленых островков, чудом уцелевших в Сай-Лоне. Пятьдесят семь акров лужаек, деревьев и причудливых клумб. Стоял конец сентября, опавшая листва ковром покрыла дорожки. Добравшись до озера, я по пояс зашла в воду и стала лихорадочно умываться. Больная рука полностью онемела выше локтя, зато ниже боль была просто невыносимой. Хотелось взять и отрубить ее. В горле застрял немой крик, на глаза навернулись слезы. Приходилось кусать губы, чтобы не заорать.

Тут же у озера стоял таксофон. Кое-как втиснувшись в будку, я опустила монетку в прорезь и трясущимися пальцами набрала код I-4.

На том конце провода не снимали трубку. Все курьеры куда-то подевались.

Пробившись сквозь пелену боли, инстинкт самосохранения заставил меня думать. Уши горели как в огне. Их что, подпалили? Впрочем, не важно. Надо поскорее убираться отсюда. Спрятаться, затаиться. Деревья, росшие вдоль озера, бросали на землю длинные тени. Я доковыляла до кустов и рухнула на кучу палых листьев.

Время замедляло ход. Еще и еще, пока не остановилось вовсе. В проблесках угасающего сознания сохранились лишь мое прерывистое дыхание, треск огня и пульсирующая невыносимая боль. Вся рука онемела до кончиков пальцев. Разум подсказывал, что до рассвета к озеру наверняка придет патруль, но не было сил встать. Тело не слушалось. В ушах звенел безжалостный смех, и вскоре все померкло.

Боль стремительно нарастала. Веки дрогнули, приоткрылись. Ощутив знакомый запах розового масла и табака, я моментально сообразила, где нахожусь.

Кто-то уложил меня на кушетку в кабинете Джексона, сменил окровавленную одежду на ночную сорочку и заботливо укрыл теплым пледом. Я хотела повернуться, но суставы словно одеревенели. Вдобавок бил озноб. Даже челюсть не ворочалась. Попытка поднять голову закончилась адской болью в шее.

Нахлынули воспоминания о событиях минувшей ночи. Живот тут же скрутило от страха. Скосив глаза, я увидела, что рана на руке покрыта какой-то зеленоватой слизью. Стараясь не делать резких движений, я покосилась на рану.

Скрипнули половицы, и на пороге возник Джексон с сигарой в зубах. За его спиной маячили остальные. Не хватало лишь Даники и Ника.

– Пейдж? – Элиза наклонилась и пощупала мне лоб. – Джекс, да она ледяная!

– Еще бы! – Джексон выпустил облачко сизого дыма. – Должен признать, лапушка, я был готов к незначительным увечьям, но никак не к тому, что найду тебя в Бердкэйдж-парке без сознания.