Книга Рассвет наступит неизбежно, страница 48 – Франсин Риверс

— Петр! — окликнул сына Тимон и жестом позвал его обратно. Мальчик явно не обрадовался этому, но послушался. Вскоре Атрет скрылся из виду.

Феофил вернулся из гарнизона, где ночевал вместе с воинами. Сделав все необходимые распоряжения насчет багажа, он объяснил всем, как добраться до гостиницы, которая располагалась рядом с портом и заливом. Она предназначалась специально для путников, ожидающих, когда их корабли переправят через перешеек.

— Отдохнете здесь, — сказал им Феофил. — Еды здесь много, и еды хорошей. Хозяина зовут Аррий. Он неверующий, но симпатизирует христианам. Когда корабль будет готов принять пассажиров, я вам сообщу.

Когда остальные вошли в ворота гостиницы, Рицпа осталась на улице.

— Атрет в порту, — сказал ей Феофил.

— Ты говорил с ним? — с надеждой спросила она.

— Нет. Если бы он был где–нибудь в другом месте, я, быть может, еще бы попытался, но ему ведь так не терпится драться. А я очень не хотел бы, чтобы это случилось на глазах у всего гарнизона. Его бы тогда сразу вернули в лудус. Или того хуже — распяли бы.

Его слова обеспокоили Рицпу.

— Но ты не стал бы с ним драться, Феофил?

— Может быть, и стал бы.

— Но он бы убил тебя.

— Если бы на то была Божья воля.

— Он умеет драться.

Сотник печально скривил губы.

— Я тоже. — Он уже пошел было своим путем, но вдруг обернулся. — Сейчас ты, как никто другой, можешь повлиять на Атрета. Пользуйся этим.

Повлиять? Рицпе стало смешно от самой этой нелепой идеи о том, что она может изменить Атрета. Она вошла в гостиницу. Сразу навалились обыденные дела: она покормила Халева, сменила ему грязные пеленки, а затем стирала детское белье и развешивала сушиться в предоставленной ей маленькой отдельной комнатке, пока малыш находился под присмотром Камеллы и Лизии.

Лизия сидела на одеяле и играла с Халевом. Камелла, улыбаясь, смотрела на детей.

Молодые люди вернулись из церкви во второй половине дня. Агав рассказал, что Мнасон встретил там своего старого друга и решил остаться в Коринфе.

— У его друга есть группа актеров, а один из ведущих актеров недавно заболел и умер. Они с Мнасоном раньше вместе выступали в Антиохии, и его друг очень обрадовался, когда встретился с ним здесь, в Коринфе, — сообщил Тибулл.

— Мнасон играл эту роль в Ефесе не больше месяца назад и до сих пор помнит все слова, — добавил Нигер.

— И он стал ее цитировать прямо перед банями, — улыбался Тибулл. — Он произвел неизгладимое впечатление на всех, кто оказался поблизости.

— И он решил остаться здесь, а не ехать в Рим, — заключил Агав, — и попросил нас передать всем самые теплые пожелания. Он будет молиться за нас.

— Может быть, и нам стоит подумать о том, чтобы остаться в Коринфе, — сказала Евника.

Услышав это, ее муж, Пармена, взглянул на нее и резко сказал: — Мы едем в Рим.

— Но там мы можем столкнуться с еще более страшными преследованиями, чем в Ефесе. А здесь верующие собираются открыто.

— Потому что они разбавляют Благую Весть, делая ее удобной для публики, — мрачно сказал Нигер. — Вчера мы были на служении и просто поразились тому, что услышали.

— Два николаита проповедовали свою философию, — сказал Агав.

— С одобрения старейшин, — добавил Тибулл.

— Там висели тексты различных учений. В одном из них какая–то пророчица утверждает, будто свобода Христа означает, что мы можем наслаждаться удовольствиями всех видов.

— Вы пытались их поправить? — спросил Тимой;

Тибулл только усмехнулся.

— Мы говорили с несколькими дьяконами. Двое из них согласились с нами, а остальные были настроены крайне враждебно. Они сказали, что мы, видите ли, вмешиваемся в их дела.

— Один из них заявил, что у меня слишком узкий, плебейский взгляд на любовь Христа, — сказал Нигер. — Он говорит, что Христос призвал нас быть в мире со всеми людьми, а это означает, что мы не можем никого обличать в чем–либо. Некоторые из здешних христиан понимают под любовью Христа свободу творить любое зло.

— Кто имеет уши, да слышит, что говорит Дух, — сказал Тимон.

— Те, с кем я общался, были глухи, — сказал Нигер.

— Вы общались с ними только один день. Не нужно так сразу судить обо всех, — поспешила выступить в защиту местной церкви Евника.

— Мы не сказали ни слова в их осуждение, — ответил Нигер.

Тибулл выглядел мрачным.

— Иногда, Евника, достаточно и одного дня, чтобы отличить истину от лжи. Нам все говорит Святой Дух. Та благая весть, которую проповедуют в этой церкви, не имеет ничего общего с Благой Вестью Иисуса Христа. И скажу тебе, нам хватило одного дня в этой церкви, чтобы понять, почему они собираются открыто, не боясь преследований: потому что между ними и этим миром нет никакой разницы.

— В Ефесе у нас были свои трудности и беды, — сказал Прохор.

— Верно, но с нами был Иоанн, который помогал нам не отходить от Христа и все время поправлял нас.

— А разве коринфяне не читают послания, которые им написал Павел? — спросил Прохор.

— Уже нет, — сказал Тибулл. — Один из беседовавших с нами старейшин, который был с нами согласен, рассказывал, что, когда в последний раз они читали послание Павла собранию, большинству присутствующих стало не по себе.

— Они осознали собственный грех, и им не понравилось, что Павел напомнил им об этом, — сказал Нигер. — Многие тогда открыто выразили свое несогласие.

— Лучше неловкость, которая ведет к покаянию и возрождению, чем временное утешение и вечное проклятие, — сказал Тимон.

— Горько осознавать, но они выбрали, судя по всему, последнее.

— А если церковь в Риме окажется такой же? — испуганно спросила Поркия.

Тимон обнял ее за плечо.

— Узнаем, когда будем там.

— А если, все же, так и случится?

— Мы следуем истине Благой Вести. У нас есть письма Павла в Ефес и послания Иоанна.

— Церковь в Коринфе еще не умерла, — сказал Тибулл. — В ней еще есть два старейшины, которые держатся чистой Благой Вести. Я думаю, Иоанн написал им о лжеучителях.

— Но что могут сделать всего два человека против такого множества людей?

— Не забывайте, Кто на нашей стороне, — сказал Тибулл, улыбнувшись. — Христос победил мир. Но мир никогда Его не победит.

— А как же быть с Мнасоном? — спросила Евника. — Надо предупредить его и уговорить остаться с нами.

Пармена помрачнел.

— Ты слишком много внимания уделяешь Мнасону.

— Он наш брат.