Онлайн книга «Память льда. Том 2»
Даруджиец вытащил выцветший носовой платок из рукава и утёр пот со лба. — Ещё бы чуть-чуть ниже локтем, милая моя, и… — Что? Что происходит? Крупп замолк, огляделся. — Значит, они уже внутри. — Кто? — Как «кто»? Тогг и Фандерея, разумеется. Явились, чтобы занять Звериный трон. Точнее, в данном случае, троны. Конечно же, если мы войдём в хижину, мы не увидим двух волков на креслах. Одно лишь присутствие утверждает владение. Воображение Круппа рисует другие, скажем так, более прозаические картины, но лучше мы о них умолчим, верно? Теперь же, девочка, позволь Круппу отступить. Те, кто явятся к тебе теперь… что ж, это передача сна от одного к другому, и благородный Крупп ныне должен отступить на задний план. Мхиби обернулась. Старейшина рхиви обратился к ней с печальной улыбкой. — Мы просили её прийти с нами, — сказал он. Мхиби нахмурилась. — Просили кого? — Твою дочь. Этот мир — он для тебя. Более того, он и существует внутри тебя. Этим даром, этим миром — твоя дочь просит прощения. — Она с-с-сотворила его?.. — Много было соучастников, все они стремились исправить постигшую тебя несправедливость. Было некое… отчаяние в тот день, когда твою дочь… создали. Человек, известный как Крупп. Старший бог К’рул. Тот, кого зовут Пран Чоль. И ты сама. И когда она собрала нас в себе — мы сами. Серебряная Лиса хотела исправить и другое — трагедию т’лан имассов и т’лан айев. Возможно, — добавил он, сотворив знак утраты, — то, чего искало её сердце, оказалось слишком огромным… — Где она? Где моя дочь? Старейшина покачал головой. — Отчаяние увело её. Прочь. Мхиби замолчала. За мной охотились. Вы охотились за мной. И волки. Она посмотрела вниз, медленно подняла молодые руки. Значит, это на самом деле? Мхиби медленно повернулась, посмотрела в глаза Круппу. Даруджиец улыбнулся. Старуха… — Я проснусь? Крупп покачал головой. — Та женщина ныне спит вечным сном, девочка. Зачарованная, защищённая. Дочь твоя говорила с Худом. Они заключили договор. Она полагает, что, потеряв т’лан имассов, нарушила его. Но нельзя не заметить, что есть иные грани у такой… развязки. Крупп сохраняет веру. Договор. Свобода для т’лан имассов. Конец. Их души… перешли бы к Худу. Нижние духи — она их потеряла? Потеряла т’лан имассов? — Худ не потерпит… — Ах, почему же? Отчего не потерпит, дорогая моя? Если уж Владыка Смерти лишён терпения, то Крупп может станцевать на островерхой голове Колла! А это явно и очевидно не так. Ты не вернёшься в то старое тело. Мхиби вновь взглянула на духов рхиви. — Я состарюсь здесь? Рано или поздно вновь стану… Старейшина пожал плечами. — Не знаю, но сомневаюсь. Ты — сосуд. Ты — Мхиби. Мхиби… Ох, Серебряная Лиса. Доченька. Почему же ты не здесь? Почему я не могу взглянуть тебе в глаза? И тоже попросить прощения. Она глубоко вздохнула, почувствовала сладкий запах жизни в прохладном, влажном воздухе. Так легко принять в себя этот мир. Она сняла первый медный браслет, протянула его рхиви. — Это ведь ваше, как я понимаю. Старейшина улыбнулся. — Его сила хорошо тебе послужила? Она кивнула. — Безмерно… В её сознании возникло присутствие. — Мхиби… Тогг, рокочущая сила, воля самой зимы. — Мы живём в этом владении, в мире Звериных тронов, но ты — его госпожа. Со мной здесь друг. Смертный дух. Драгоценный дух. Я хочу отпустить его. Мы хотим отпустить его. Из этого мира. Ты дашь нам… — Да. Отпустите его. Благословение. Лишённый бога, он не мог его дать. В истинной форме. Но он не понимал собственной огромной вместимости, способности смертной души принять в себя страдания десятков тысяч, великого множества тех, что прожили с чувством боли и утраты почти три сотни тысяч лет. Он видел лица, бесчисленные лица. Усохшие, глаза — лишь тёмные впадины. Сухая, изорванная кожа. Видел кости, поблёскивавшие между слоёв похожих на древесные корни сухожилий и мускулов. Видел руки — расколотые, разбитые, пустые, — но пальцы по-прежнему сжимали призрачные мечи. Он стоял на коленях, смотрел на ряды т’лан имассов. Шёл дождь, немолчный ливень, в котором раздавались глухие стоны, скрежет из трещин во тьме над головой. Он взглянул на имассов — неподвижных, склонивших головы. Но всё равно видел лица. Каждое. Каждое лицо. Я принял вашу боль. Головы медленно поднялись. Он почувствовал их, почувствовал, как их наполнила внезапная лёгкость. Я сделал всё, на что способен. Да, этого недостаточно, я знаю. Но… Я принял ваши страдания… — Ты принял наши страдания, смертный. В себя… — Мы не понимаем, как. И теперь я покину вас… — Мы не понимаем… почему. Ибо всё это не способна вынести моя плоть… — Мы не можем дать ответ на твой дар. Я заберу с собой. — Пожалуйста, смертный… Как-то. — Назови причину. Пожалуйста. Почему ты так облагодетельствовал нас… Я… — Смертный? Прошу прощения, господа. Вы хотите узнать меня. Я… смертный, как вы и сказали. Человек, рождённый три десятилетия назад в городе Эрин. Моё родовое имя, прежде чем я отказался от него, вступив в Устав Фэнера, было Отанталиан. Мой отец был суровым, справедливым человеком. Моя мать улыбнулась лишь раз за все годы, что я её помню. В тот миг, когда я уехал. И всё же я помню эту улыбку. Теперь я думаю, что мой отец обнимал, чтобы завладеть. Что она была пленницей. Теперь я думаю, что её улыбку вызвал мой побег. Теперь я думаю, что, уходя, я забрал с собой часть её. То, что заслуживало освобождения. Устав Фэнера. В Уставе… сам не знаю, может быть, в нём я нашёл себе лишь новую тюрьму? — Она свободна в тебе, смертный. Это было бы… хорошо. — Мы не солгали бы тебе, Итковиан Отанталиан. Она свободна. И по-прежнему улыбается. Ты рассказал нам, кем был. Но мы всё ещё не понимаем твоей… щедрости. Твоего сострадания. И вот — спрашиваем вновь. Почему ты сделал это для нас? |