Онлайн книга «Лопухи и лебеда»
– Пошли, Манюш, чего сидеть… – встает бабенка, кивая другой. Та нехотя поднимается, оборачивается к Варваре: – Ай ты у нас барыня? Женщины вылезают из вагона, собираются кучкой. – Все собралися? – Староста морщится, вздыхает. – Энто… которые девки целые – вы уж не ходите, што ли… Навстречу женщинам высыпают бойцы, подсаживают их в теплушку: – Кинареечки, давай сюды! – Да их тута целая стада, столько не требуется, – смеется парнишка с фонарем. – Ишь, разохотилися… В теплушке заградителей багровым огнем светится раскаленная буржуйка, на крышке, стреляя искрами, жарится сало. Приобняв Варвару за плечи, парень в распоясанной гимнастерке рассказывает: – …Паек – хлеба хунт, да каша, да суп с воблы. А я энту воблу не кушаю. Приварок у нас, котловая довольствия, да спекулянта прижмешь… Парочка появляется из темноты и идет к печке греться. – …Сапоги дали, вещевая тоже довольствия. А то намаялся без сапог… Показал бы, да тута темень такая. Личность твою не разберешь. Семенов, дай, братец, свечку, бабу поглядеть… Он встает, подносит огарок к лицу Варвары. Держа в руке стакан, она покорно смотрит на него. – Отпущал бы ты меня, касатик. Дитё тама осталося. – Зазябла, что ль? Дак самогонки выпей. Сейчас косточки-то разогреем… Куды ж ты собралася? – С усадьбы мы. В прислугах служила. – У буржуев? – Зачем? Дворяны оне. – Один хрен, сплотаторы. – Поубивали их мужики, господ. Мальчонку и то не пожалели. Пришли пьяные, усадьбу спалили… В темной глубине вагона вспыхивает драка, кто-то падает, визжат бабы. – Того гляди, мешок сопруть, – бормочет Варвара. – Взял бы ты какую послаже, сынок… – Маманя нашлася… А ну, катися! Одну тоску напущаешь… Спрыгнув на снег, она дергает на лоб платок и пускается бежать по путям мимо костров. В теплушке стоит храп на разные голоса. Огонек свечи вздрагивает в фонаре. – …А на грудях орден серебряный. Ружье такая – не подымешь. Ужасный сильный. Он у их самый главный командер… – Ты с им целовалася? – уплетая сало, интересуется Палашка. – И не тронул, вот те крест! Добрый – страсть… – Чего ж денег не дал? Небось богатый… – Самому, говорит, нужно. – Варвара вздыхает. – Солдаты жруть, поди прокорми… – А звать его как? – Звать? Альфред. – Жид, што ль? – удивилась Палашка. – Бог его знаеть… За окошком занимается рассвет. Гремит дверь, появляются женщины, втискиваются на места. Варварина соседка не держится на ногах, ее тащит подруга. Староста приходит мрачный. – Маненько дожидать придется, – бормочет он. – Начальника куды-то арестовали, новый теперя другой сидить… – Плакали наши денежки… – Вот завсегда так, – с трудом ворочая языком, говорит на весь вагон одна из девок. – Завсегда женщина омманутая. За что ж мы обиду терпели? Подруга, не выдержав, прыскает, смеются и мужики. В вагон влезают два китайца с винтовками в шинелях и папахах, за ними – курчавый юноша в кожанке с изможденным лицом, с темными кругами под глазами. – Проверка документов! – объявляет он, картавя. – Комендантский патруль! Люди вскакивают с мест, кричат и топают ногами. Вмешивается староста: – Дак проверенные мы, господин комиссар, до исподнего проверенные! Мы сей минут трогаемся, нас пропущають… – Граждане, сохраняйте порядок. Без нас не отправят, мы – чрезвычайка. Товарищ Чжан, приступай. В теплушке закипает скандал. – У тебя тут четыре пуда, не меньше… – У мине девять душ на дворе! Справку видал? – в бешенстве вопит мужик. – Есть нормы Совнаркома, у нас идет беспощадная борьба со спекуляцией… Перед Варварой стоит китаец с непроницаемым лицом. Она объясняет: – Пущал бы ты нас, дяденька. Усадьбу сожгли, господ убили. На деревню мы, тама и документ справим. – Слазь, – кротко говорит китаец. – Не полозено. Поезд уходит, проносится мимо последний вагон. Варвара с Палашкой, навьюченные мешками, подходят к костру. – Народу-то как на ярмонке, – сварливо замечает Палашка. – Небось по избам полно, ночевать не пустють… – Чего ворчишь? Все ты на худое поворачиваешь…Не пропали же, Палань? Добрых-то людей завсегда больше… Слышится протяжный гудок, рев его нарастает, Палашка затыкает уши. Из морозного тумана выползает паровоз, мелькают вагоны, гремя на стыках. – Тридцатый на Ртищево, – говорит кто-то. – Вон он стоит, загорает, тридцатый, – возражают ему. – А этого с ночи ждут, спецэшелон военный, перегон закрыли… Варвара взваливает мешки на спину. – Кто ж табе туды пустить, трясогузка? – смеется мужик. – Тама щяс одне армейские да чека… Отойдя подальше, Варвара с Палашкой припускают бегом к станции. Они бредут степным проселком. Солнце слепит, среди островков бурого снега бегут ручьи. – Гляди – грач! – радуется Варвара. – Нам бы ишо самую малость, до травки до зеленой протянуть, а уж тама разживемся, не помрем… Вот он, последний поворот. Вдали открывается хутор – соломенная крыша землянки, завалившаяся изгородь, голая труба печи. Варвара всхлипывает, порывисто прижимает к себе Палашку. – Кровиночка моя, доченька! Привел Господь, думала – уж не увижу… Вот он, хутор-то самый! Здеся ты на белый свет произошла, дитё моя ненаглядная! – Тама печку топють, – бормочет Палашка. Над крышей землянки вьется прозрачная струйка дыма. У Варвары подкашиваются ноги: – Иван! – Тятькя-я! – вопит Палашка и со всех ног мчится к хутору. Споткнувшись обо что-то, Варвара полетела кубарем через порог и растянулась на земляном полу. – Хлебало откроешь – пришью, как жучку! Незнакомый мужик в шинели уткнул ей под горло ствол винтовки, в другой руке у него бьется Палашка. Он отшвыривает девчонку и, вжавшись в стену, с винтовкой наизготове замирает у двери. – Чтоб ни звуку! Варвара, поднявшись, схватила перепуганную Палашку и забилась в угол. Мужик подскакивает и осторожно выглядывает в прореху крыши. Наступив на Варвару, он подтягивается, вытаскивает за собой винтовку и исчезает в кустах на дворе. |