Онлайн книга «Не ходи, Эссельте, замуж»
|
Этим первым попавшимся оказался кувшин. Взревев не столько от боли, сколько от неожиданности, [52] землекоп дернулся, вызывая глобальный обвал локального значения, и в мгновение ока исчез в своей дыре. Не обращая внимания на потрясенного лекаря, царевич подхватил с травы фонарь, бросился на живот и торопливо сунул в подрагивающий еще тоннель руку с оранжевым светильником сиххё. Где-то глубоко-глубоко в непроглядной тьме нечто большое, грязное и неуклюжее завозилось, пыхтя, на краткий миг, и пропало – в боковом ходу, подумал Иван. – Ч-чем ты в него б-бросил? – пристукивая зубами с риском откусить себе если не язык, то губу, хрипло проговорил сзади Друстан. Иванушка задумался. – По-моему, это был кувшин. – Н-не знал, что простой кувшин может так п-повлиять на местное чудище… Жаль, что на п-переправе у нас не было таких к-кувшинов… и п-побольше… – Не пустой, – покачал головой царевич. – Там что-то было. Какая-то жидкость. Чай, наверное. Или… морс?.. Я не понял… Оно так воняло, не в обиду хозяевам будет сказано, что попробовать его я не решился. – И правильно сделал, – услышали люди за спиной женский голос. – Это был сок фонарного дерева. Чтобы поливать твой фонарь. Чтобы не погас. Его не пьют. Если только не хотят провести несколько дней с оранжевой светящейся кожей и больным желудком. Лукоморец обернулся и увидел Боанн. – Что вы там разглядываете? – приподняв вышитый подол длинного серого платья, она сделала шаг по мокрой от росы траве. – Какая-то дыра, – виновато улыбаясь, проговорил лукоморец. – Образовалась. – Дыра? – забеспокоилась женщина, и последние несколько метров преодолела вприпрыжку. – Дыра?.. Гайново седалище… Даже в почти полной темноте лесного полога было видно, как она побледнела. – Что случилось? – встревожился Друстан и зашарил глазами по сторонам – то ли отыскивая новые следы пребывания чудища, то ли пути к отступлению. – Когтерыл… – словно не веря своим собственным словам, проговорила Боанн. – Это ход когтерыла. – Это плохо? – нервно отступая к дороге, спросил лекарь. – Это… непонятно. И наверное, плохо, – пасмурно кивнула она, рассеяно откидывая с лица длинные серебристые пряди волос. – На этой стороне Широкой их не было никогда. Они не ходят там, где корни деревьев. Обычно. – Да? – глубокомысленно произнес Иванушка, чувствуя, что от него ожидается какая-то реакция. – Да, – коротко кивнула сиххё. – Надо немедленно рассказать Дагде. И Амергину. И Арнегунд. Я, конечно, не хочу никого пугать… Никого пугать и не потребовалось: все испугались абсолютно самостоятельно. Едва поднятый с постели заспанный Дагда поднял, что ему пытаются объяснить наперебой двое людей и женщина из Рудного, он вскочил и, наспех одевшись, стрелой вылетел из дома – будить королеву, которая послала разбудить командира воинов Кримтана и Аеда, который, в свою очередь, захотел посоветоваться с Амергином, который не мог обойтись без поддержки брата, Фиртая… Когда процесс взаимных побудок дошел до друга Фиртая Ниама, вместе с ними уже не спала вся деревня. Через пять минут ее жители и гости, как один, вооружившись фонарями и всем, что было хорошо заточено, отправились прочесывать окрестности поселения. Через час все группы вернулись с докладами. Кроме норы, так неожиданно и своевременно обнаруженной Иваном и Друстаном, нашлось еще двенадцать тоннелей, все в разных частях леса, и все в десяти-пятнадцати минутах ходьбы от Тенистого. Что это могло означать, после событий в Рудном и Полевом объяснять не надо было никому. Подавленный, угрюмый народ сам по себе, безо всякой команды собрался на деревенской площади, головы и фонари опущены, кулаки и губы стиснуты, а в глазах – растерянность и страх. – …что будет?.. – …что делать?.. – …зарыть?.. – …нароют новых… – …лес большой… – …не укараулишь… – …будем караулить у этих!.. – …тринадцать… – …только этим и заниматься… – …всю жизнь… оставшуюся… – …драться будем!.. – …нас мало… – …воины ушли… – …что будет?.. – …что делать?.. – …что будет?.. Не замеченная в нарастающем потоке отчаяния, к помосту от своего дома прошла Арнегунд в сопровождении старейшин обеих деревень. – Сиххё, – облизав искусанные до крови губы сухим языком, произнесла она негромко, и гомон медленно стих. Установившуюся мертвую тишину нарушал теперь лишь шум ветра в высокой листве, похожий на плеск прибоя, да резкие, словно злорадные крики ночных птиц. – Мы посоветовались с уважаемым старейшиной Тенистого Дагдой и премудрым старейшиной Рудного Аедом, и решили, – без дальнейших вступлений и околичностей начала говорить королева, в волнении сжимая и разжимая пальцы на невысоких резных перилах, ограждающих приземистый помост. – Мы должны уйти. До Плеса через лес три дня пешего пути. В телегах быстрее. Чтобы предупредить их, мы отправим вперед гонца… двух. А сами соберем все, что понадобится нам в дороге, и со всей возможной скоростью выступим вслед. Возражений, к удивлению Иванушки, было немного. Несколько разочарованных выкриков из толпы, пара воинственных призывов, тройка упреков в малодушии – и сиххё разошлись по домам, паковать вещи и провиант, запрягать и седлать единорогов, и разбивать и корежить все, что не могло уйти или уехать вместе с хозяевами: оставлять любимое, привычное, родное, нажитое не то, что годами – поколениями мерзким кровожадным гайнам не хотел никто. Видя, что все расходятся, и ни сказать, ни сделать тут больше нечего, Иванушка заторопился под фонарное дерево – туда, где с жалким, удрученным личиком, закутавшись по самые брови в подаренную Арнегунд огромную шаль с красными кистями, застыла рядом с друидом заморская принцесса. Интересно, что имел в виду знахарь, когда сказал, что у него уже была жена?.. Может, это была какая-то гвентянская шутка? Ведь говорят же, что в Гвенте существует особое чувство юмора, другим обитателям Белого Света непонятное и неподвластное. Если бы у меня была жена, я бы запомнил, такое не забывается… Ведь нет же у меня склероза мыслей? Или есть? Иванушка быстро пробежался по детству, отрочеству, юности… Да вроде, нет… Что было – всё помню… Семья – мама, отец, братья, жена Василия… Всё. Да что я, с ума сошел, что ли, право слово!.. Ладно, чего морочить себе голову. Пошутил – и забыли. Странный он какой-то, этот гвентянский знахарь, хоть и хороший, кажется… |