Онлайн книга «Слушаю и повинуюсь»
|
Старуха уткнулась в его грудь крючковатым полуистлевшим носом и хрипло засмеялась. – Чую, чую… живой дух… Сайеда тебя провожала? – Что? – выдохнул Амин. – Я слышу, – каркнула старуха. – Запах ее… слышу… Ну, говори, путник, зачем пришел? – Я, – вздрогнул юноша. – Я… – и выпалил совсем не то, что собирался: – Накорми меня! Старуха отступила. – Уж готов для тебя пир, – улыбнулась беззубым ртом. – Присаживайся. Амин сел. И с ужасом уставился на ближайшее к нему блюдо – человеческие пальцы. Тоже полуистлевшие. – Сам захотел, – словно бы в насмешку заметила старуха. Амин оглядел «стол», чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Взял дрожащими пальцами кусок гнилого хлеба и, морщась, закрыв глаза, откусил, убеждая себя, что это лучший пирог его кормилицы. По вкусу хлеб именно им и был. Амин с ужасом выдохнул, поняв, что не заметил, как съел весь ломоть. Старуха хмыкнула. – Что ж, теперь ты готов. Иди. – Ты должна проводить меня, – откашлялся юноша. Старуха грузно поднялась. – Я ничего тебе не должна, живой! Иди, пока навсегда здесь не остался. Амин сжал кулаки, снова чувствуя, как скручивает живот. Выдохнул сквозь зубы. И поклонился до земли. – Помогите мне. Прошу вас. Я не найду дорогу. Старуха жутко ухмыльнулась, втянув крючковатым носом воздух. Костлявые пальцы скелета сжали его руку. – Ну что ж. Ты сам захотел. Идем. Вышли они не в пустыню. Больше всего это напоминало город – город теней. Зыбкие стены вздрагивали, если Амин случайно их касался, пропадали. Такие же тени, их обитатели, тогда вглядывались в испуганного юношу. Некоторые шумно принюхивались. Но по большей части просто не замечали. – Не бойся, – прошамкала старуха-проводница. – Для них ты свой. Сайеда об этом позаботилась. Ты пахнешь, как они. И выглядишь так же. Амин посмотрел вниз и содрогнулся. Зеленоватая мазь, приготовленная Валидом, потеками собралась на груди, бедрах, коленях, локтях, подражая трупным пятнам. Но уже не пахла. – Внутри ты тоже изменился, – добавила старуха. – Когда вкусил нашу пищу. Теперь еда живых для тебя будет так же неприятна, как и для нас. Теперь ты можешь остаться здесь навсегда. Амина передернуло. Старуха, хихикая и припадая на одну костяную ногу, ковыляла дальше, неплохо ориентируясь в улицах, перекрестках и проулках. – Ты говорила про какую-то сайеду, – пытаясь прогнать гнетущую тишину и заставляя себя не оглядываться, произнес юноша. – Кого ты имела в виду? Старуха обернулась. Снова с шумом втянула воздух и каркающе хихикнула. – Конечно, ту, что собрала тебя сюда. Ту, что ждет тебя наверху. – Меня не ждет… меня ждет только… друг, – поправился Амин. Старуха качнула уродливой головой. – Она не умеет дружить, ибни. И замолчала, точно воды в рот набрала. Амин не нашелся, что сказать ей в ответ. Все это казалось ему сном. Бредом. Иллюзией. Площадь с пересохшим фонтаном осталась позади, когда на черном, усыпанном звездном небе появилась тонкая синяя полоска – у самого горизонта. – Вадд близко, – выдохнула старуха. И, обращаясь к Амину, добавила: – Поторопись. Вон твоя птичка. Юноша недоуменно огляделся. И вздрогнул – в стене ближайшего дома действительно обнаружилась решетка – ровно такая, как в подземелье. Амин подошел ближе, шумно выдохнул: стена растаяла, а у его ног лежала Гувейда – темные распущенные волосы плащом укрывали праздничную, расшитую галабею, заострившееся лицо казалось восковым, ненастоящим. Девочка не дышала. – Не называй ее по имени, – шамкнула за спиной старуха, и юноша опомнился. Осторожно поднял невесомую, точно тень, девочку и отступил. Стена обозначилась снова, а на локоть юноше легла костлявая рука. – Поторопись, – напомнила старуха. На обратном пути пришлось бежать – странно, проводница, которая до этого еле ковыляла, успевала за юношей шаг в шаг. Иногда даже опережала. И торопила, беспрестанно торопила. – Что… будет… если я… не успею? – задыхаясь, не выдержал Амин. – Ты останешься здесь, – отозвалась старуха. – И не только. Вадд будет пытать тебя – сначала, чтобы узнать все о твоей сайеде. Потом просто – ради удовольствия. Иногда ему нравится забавляться с живыми. И уж всегда это доставляет удовольствие его слугам. Амин прибавил шаг. Шатер вырос так же внезапно – гротескно неуместный среди узорчатых зданий-теней. Амин остановился у порога, пропуская старуху. Та окинула его невидящим взглядом и громко хмыкнула. «Пир», точно нетронутый, ждал Амина, все такой же гадкий. – Ешь! – приказала старуха, толкая юноше блюдо с пальцами. – Быстрее! Шатер задрожал, яркий свет прошил полог. Амин, не размышляя, схватил палец, содрогнулся и, чувствуя, как все его существо протестует – а больше всего – живот, запихнул его в рот, за щеку. И запоздало позвал: – Гувейда! Девочка завозилась у него на руках, тихо застонала. Шатер вздрогнул, сияние заполнило его весь. Закрывая глаза, Амин увидел, как старуха грузно поднялась навстречу нестерпимому серебристому свету, услышал, как испуганно вскрикнула Гувейда… И снова заблудился среди клочьев тумана. Проснулся Амин от боли и от боли же потерял сознание. Перед глазами вспыхивали белые пятна, рот был полон крови, юноша захлебывался ею, проваливаясь то в сон, то в явь. Горело все – раскаленный жгут проходился по спине, раз за разом, ужасно и безумно знакомо. Но тогда это было всего-то раз пять, а сейчас… Сейчас Амин не мог и считать, но прекрасно понимал – куда больше пяти. И что будет потом – понимал тоже. Шок от холодной воды заставил взбодриться – только лишь чтобы в полузабытьи увидеть знакомые лица бедуинов. Сейчас – злые. Лицо Бакра, наклоняющегося за камнем… Да, камни тоже были. В очередной раз теряя сознание, Амин успел подумать, что стараниями рассерженных хозяев так долго не протянет. Ха, а мальчишка говорил что-то про пещеру… Потом было солнце – яростно-жгучее. Надсадное жужжание у уха. И знакомый скрипучий голос: – Ты получил, что хотел. Я исполнил твое желание. Амин с трудом разлепил глаза. Открыл пересохший рот, силясь вдохнуть. – Жалкое зрелище, – проскрипел Валид, сидящий на валуне неподалеку у стены, к которой был прикован Амин. – Человек – такое жалкое зрелище. Даже лучшие из вас неизменно жалки. Глупые, уродливые и жалкие… Я ненавижу вас. Весь ваш гнилой род. До последней косточки, до последней мыслишки, последней сути вашей жадной натуры ненавижу… Почему ты решил, что можешь управлять мной, смертный? – покосившись на юношу, поинтересовался мальчик. |