Онлайн книга «Отец мой шахтер (сборник)»
|
Прибыловский смущенно улыбнулся и пожал плечами. – Ясно, – кивнул Печенкин. – Продолжай. – Кто-то выдал, ее забрали в полицию. За это Илья сильно избил араба, сына шейха Маффуди… – Молоток, Илюха! – горячо одобрил поступок сына отец. – Я тоже стукачей ненавижу. – Оказалось, араб не выдавал… – Ошибся, бывает, – понимающе кивнул Печенкин. – Девушка повесилась в полицейском участке на колготках. – Повесилась? Ага, что дальше было? – Спустя некоторое время, – продолжил секретарь-референт, – у них была дискуссия на тему: «За что я люблю свою страну?». Илья сказал, что ненавидит свою страну. – Россию? – удивился Печенкин. – Россию. «Как можно любить страну, возвращение в которую страшнее смерти», – вот что он сказал. Владимир Иванович усмехнулся: – А почему они нам тогда об этом не сообщили? – Видимо, не хотели выносить сор из избы… – высказал предположение Прибыловский. – Знаю я, какой сор… Деньги мои… Что еще? – Выпускной реферат Ильи по экономике назывался «Развитие нового капитализма в России». – Название интересное, – одобрил Печенкин. – Эпиграф интересный: «Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим, надолго ли?» – Это кто сказал? – Это из Библии. – Там так написано? – Возможно. Вообще, Илья серьезно увлекался религией, ходил в церковь, собирался принять католичество. Но после экскурсии в Аушвайц его богоискательство прекратилось. – Аушвайц? – Освенцим, – перевел Прибыловский. – Ну и что? – не понимал Владимир Иванович. – Освенцим знаю, ну и что? Прибыловский пожал плечами. Печенкин помолчал, соображая, но так, похоже, и не сообразил. – Еще что? – Еще о реферате… – продолжил свой конфиденциальный доклад Прибыловский. – Илья делает там следующий вывод: новые русские собственники должны вернуть, как он говорит, награбленное, как он говорит – народу. – А если я не захочу? – прямо спросил Печенкин. Прибыловский опустил глаза: – Тогда народ применит силу. Там так написано. Владимир Иванович улыбнулся: – А я ему треугольнички рисовал… Лечили от желтухи, оказалось – китаец. И что он за этот реферат получил? – Шесть баллов. Это у них высшая оценка. Дело в том, что преподаватель экономики Джереми Маркс… – Как, говоришь? – перебил секретаря Печенкин. – Маркс. – Маркс! – громко, во весь голос, повторил Печенкин, так что докладчик замолчал, и все члены совета директоров стали внимательно смотреть на шефа. Печенкин поднялся с кресла и обратился неведомо к кому: – Где-то я слышал уже эту фамилию? А Энгельса у них нет? Я, значит, большие деньги им платил, а они моего сына учили, как мне башку свернуть? Маркс… – Он уже уволен, – успел вставить Прибыловский. – Уволен! Ха! Уволен… Да за такие дела на него, гада, солнцевских зарядить! Маркс, блин… – И, сунув руки в карманы, Владимир Иванович нервно заходил по кабинету. – Левые идеи вновь входят на Западе в моду, – попытался объяснить Прибыловский. – На Западе в моду, а у нас в морду! – закричал Печенкин. – Прямо в морду они у нас входят! И быстро пошел вокруг большого стола. Проходя мимо Уралова, Печенкин остановился, в задумчивости глядя на его кипу, и спросил: – Слушай, Уралов, а что это на тебе за тюбетейка? Уралов улыбнулся и объяснил: – Это не тюбетейка, а кипа! Ко мне папа из Израиля приехал. Надел и попросил не снимать. Печенкин долго смотрел на Уралова, пребывая в каком-то усталом отупении, но, сделав над собой усилие, вышел из этого состояния, улыбнулся и, уже садясь в свое кресло, одобрил: – Молодец, Уралов! Папу надо слушать. Заседание совета директоров продолжилось. Глава тринадцатая. Я НАУЧУ ТЕБЯ ДЕСЯТИ УДАРАМ 1 Картина была явно комическая и страшноватая: прохожие на тротуаре останавливались, машины на проезжей части тормозили. Илья шел по центральной улице Придонска – улице Ленина – и с детским упоением ел мороженое в вафельном стаканчике, а в это время его охраняли. Впереди шел рыжий охранник в темных очках, сзади еще один здоровяк, за ним – одним колесом по проезжей части, а другим по тротуару – медленно полз «субурбан», за затемненными стеклами которого мутно светился Седой. Мороженое почти растаяло, подтекало снизу, и Илья с удовольствием слизывал выступающие белые капли. Наконец он закончил, вытер губы и ладони носовым платком и посмотрел по сторонам, размышляя, куда дальше направить свои стопы. Но в этот момент из «субурбана» выскочил Седой, семеня подбежал к Илье и спросил – официально и язвительно: – Ну что, нагулялись, Илья Владимирович? Домой? До мамочки? Илья перевел свой внимательный озабоченный взгляд на главного телохранителя и, склонив голову набок, задал неожиданный вопрос: – А какую мы дадим вам кличку? – Какую кличку? – раздраженно отмахнулся Седой. – Садитесь в машину. – Вы забыли, что я вас завербовал? – с улыбкой напомнил Илья. – Ты меня не вербовал, – огрызнулся Седой. – Стоит только моей маме узнать, что вы меня потеряли… – Кроме мамы есть еще и папа, – перебил его Седой и приказал: – В машину, Иваныч до трех отпустил. – «Седой»! Как вам? – Садись в машину! – требовал Седой. – А пароль? – Сам не сядешь – посадим! – Есть такой пароль, что если я его назову, то вы меня сразу отпустите, – неожиданно высказался Илья. – Нет такого пароля. Садись в машину! – Есть. Спорим на мороженое! – Илья явно издевался. – В машину! – прорычал Седой и уже взял Илью за локоть, чтобы потащить его к «субурбану», как молодой человек проговорил вдруг громко, отчетливо: – Ангелина Георгиевна Всеславинская. Седой отпустил руку и стоял молча и неподвижно. Илья смотрел на него насмешливо и сожалеюще: – Нет, не буду я вас вербовать. Лучше, пожалуй, уволю. Седой не услышал, повернулся и затрусил к машине. Охранники замерли в нерешительности. Илья расправил плечи и спокойно, не торопясь, направился к зебре перехода. Седой смотрел сквозь стекло в его спину и кричал в трубку телефона: |