Онлайн книга «Предрассветная лихорадка»
|
* * * В этот день, поздно вечером, на бетонной площадке с торчащим из трещин бурьяном, парни, кутаясь в одеяла, как обычно, сидели вокруг дощатого стола, скудно освещаемого электрической лампочкой. Сидели в дремотной тишине, закрыв глаза или тупо уставясь в неоштукатуренную кирпичную кладку. Мой отец стоял, привалившись спиной к стене и зажмурив глаза. Казалось, он спал. Новых стихов сейчас посылать не буду, кроме одного сонета. У меня более грандиозный замысел: обдумываю сейчас план романа. Темой будет путешествие в товарном вагоне двенадцати разных людей – мужчин, женщин, детей – немцев, французов – венгерских евреев – образованных и безграмотных. Как их везут в концлагерь. Из безопасной жизни в смерть. Об этом – первые двенадцать глав. А следующие двенадцать будут повествовать об освобождении. Пока это все очень сыро, но желание взяться – огромное. Пал Якобович, мужчина тридцати лет, у которого постоянно дрожали руки и врачи даже не пытались утешить его надеждой на излечение, мерно раскачивался на скамейке и молитвенно бормотал: – Боже, Боже, услышь мою молитву и пошли мне женщину, красивую, темненькую, а не найдется темненькой, то пошли хоть светленькую… Тибор Хирш, радиомеханик и ассистент фотографа, сидевший на другом конце стола, не выдержав, рявкнул на Якобовича: – Придумал о чем молиться! Не смеши народ! – Молюсь, о чем я хочу! – Якобович, ты уже не мальчишка, тебе тридцать лет. Якобович взглянул себе на руки и правой вцепился в левую, чтобы как-то умерить тремор. – Тебя это не касается! – В твоем возрасте мужчины уже не вздыхают по женскому полу. Якобович повысил голос: – А что они делают? Письку дергают?! – Ну зачем эти пошлости! Якобович впился ногтями в руку, пытаясь сдержать проклятую дрожь. – Что должен делать тридцатилетний мужчина, Хирш?! Объясни! – заорал он. Хирш пожал плечами: – Подавлять желания. Принимать бром. Ждать своего часа. Якобович ударил по столу: – А я больше не желаю ждать! Я достаточно ждал. Он вскочил и умчался в барак. Мой отец, продолжая стоять у стены, усмехнулся уголками рта. Лили, моя дорогая! О, с каким удовольствием я бы выругался сейчас! Для меня это способ выпустить пар, такой же, как для девушки – выплакаться. Это просто кошмар, как мы тут распустились… Я очень хочу раздобыть для тебя книгу Бебеля “Женщина и социализм” – надеюсь, она у тебя пойдет. Лили свернулась под одеялом и заплакала. Было уже за полночь. Шара, услышав скулящие звуки, проснулась, вскочила с кровати, откинула одеяло и погладила Лили по волосам. – Ты чего плачешь? – Так. – Приснилось что? Шара юркнула к Лили под одеяло, и они стали разглядывать потолок, как делали чуть ли не каж-дую ночь. Неожиданно над ними выросла Юдит Гольд: – Меня пустите? Девушки потеснились, и Юдит Гольд тоже забралась в постель. – А кто такой Бебель? – спросила Лили. – Какой-то писатель, – хмыкнула Юдит Гольд. Шара села. Тут была уже сфера ее интересов. В таких случаях она принимала позу учительницы и, как правило, даже поднимала вверх указательный палец. – Не какой-то! Это изумительный человек! Лили вытерла слезы. – Говорят, у него есть книга… “Женщина и социализм”. Юдит Гольд, которую раздражало всезнайство Шары, а левацкие идеи просто бесили, тут же парировала: – Чего стоит одно название! Ой, держите меня! Сейчас побегу читать! Но Шару это ничуть не смутило. – Это лучшая книга Бебеля! Меня она многому научила. Юдит Гольд пожала под одеялом руку Лили. И, не желая уступать первенство в вопросах литературы, решила открыть новый фронт: – Это поэт твой тебе морочит голову? – Да, он пришлет мне книгу. Как только сможет. – Выучи из нее наизусть отрывки. Сразишь его наповал. Шара, продолжая сидеть, воздела указательный палец: – Главная мысль “Женщины и социализма” заключается в том, что в прогрессивном обществе женщина является равноправным партнером мужчины. И в любви, и в борьбе, и во всем остальном. Юдит Гольд криво усмехнулась: – Дурак он, ваш Бебель. Уж точно он не был женат. Наверное, сифилитик был. Шара кипела от ярости, в голове у нее крутилась куча разных ответов, но выбрать какой-то один она так и не смогла. И без слов повалилась на спину. Книгу я с нетерпением жду. Шара когда-то уже читала ее, но с удовольствием прочтет еще раз. * * * По прибытии в Авесту обитателям барака выдали две настольные игры и шахматы. Описания настольных игр были на шведском, а сами игры показались им примитивными, так что, опробовав их однажды, они их забросили. Зато за шахматы велись настоящие бои. Чаще всего играли Лицман и Якобович. Лицман якобы был даже чемпионом Сегеда. Они играли на деньги, что давало им некоторые преимущества в притязаниях на доску. Лицман, как всегда, комментировал партию. Вот он поднял слона и, описывая им круги в воздухе, завопил: – Берегись! За-ши-буу! Ша-ха-хаах!!! Якобович надолго задумался. Вокруг толпились зеваки. И в этой напряженной предматовой тишине, как удар колокола, прозвучал торжествующий вопль Хирша: – Жива!!! Радиомеханик и ассистент фотографа сидел в кровати, размахивая письмом: – Жива! Моя жена жива! Все молча уставились на него. Хирш встал и оглянулся по сторонам. Его лицо сияло. – Жива! Понимаете?! Он двинулся по палате. Шагал между койками и, будто флаг, держал над головой только что полученное письмо. – Жива! Жива! Жива! – вопил он. Первым к нему присоединился Гарри. Он подскочил к Хиршу сзади, положил руки ему на плечи и подстроился под его ритм. Они ходили между кроватями по бараку и распевали, будто триумфальный марш: – Жива! Жива! Жива! Жива! Потом к ним примкнули Фрид, Григер, Облат и Шпиц. Горячая, неудержимая жажда жизни била через край. Не выдержав, отец тоже пристроился сзади, а за ним и все остальные из шестнадцати уцелевших, которые жили в бараке. Впереди, воздев над головой флаг-письмо, шел Хирш, за ним шествовали другие, а в хвосте – Якобович и Лицман. Бесконечной длинной змеей процессия вилась по палате, отыскивая все новые маршруты. Они держали друг друга за плечи, но потом смекнули, что можно прыгать и по кроватям, по столам и по стульям – главное, чтобы не нарушался ритм. |