Книга Последний поезд, страница 29 – Василий Гавриленко

Островцев жадно просматривал выпуски новостей.

Дикторы наперебой рассказывали про перезагрузку в американо-российских отношениях.

Вскоре караул у телевизора наскучил Андрею.

Конверт из танталовой бумаги, 23767t… Будь что будет…

А вдруг и вправду, времена поменялись, (кажется, так сказал Звоньский).

Островцев стал помогать Гале по огороду: окучивал картошку, собирал в банку колорадских жуков, срезал пасынки с помидорных кустов.

Однажды ранним утром Андрей вышел из дому.

Зябкий воздух щекотал лицо, влажно шевелился в низинах, скучиваясь в белые подушки. Высокая трава хлестала по сапогам с длинными голенищами, делала их блестящими и чистыми. Сапоги Андрей нашел на чердаке — оказались впору. Там же был и прорезиненный зеленый плащ с крупными золотистыми пуговицами.

Островцев не помнил, когда последний раз был в поле: для него оказалось в новинку и легкое головокружение от предрассветного воздуха, и краски восхода, с каждым мигом все более многообразные, и резкий вскрик какой-то птицы, и журчание спрятавшегося в траве ручья…

Андрей засмеялся от переполнившей его радости.

Бегом спустился с заросшей луговыми цветами кручи, вброд преодолел звонкую речушку и очутился в лесу.

Вдохнул полной грудью. О, Боже!

Как жалко, как обидно ему стало за то время, что он провел в подземном мешке под названием Подлинный ЯДИ!

Вот паучок, повисший на тонкой ветке.

— Ты умнее меня, — прошептал Андрей пауку, но тот не понял и спрятался в листве.

Деревья замахали ветками, словно приветствуя нового берендея. В прохладном сумраке таилась земляника. Где-то стучал дятел.

Лес понемногу спустился в низину, земля стала влажной, но не вязкой; все чаще попадались сгорбленные низкорослые березы и замшелые пни.

Андрей, почувствовав усталость, присел на пень.

И вдруг…

Солнце будто взорвалось перед изумленными глазами Островцева, покрыв небо ровным оранжевым налетом, тут же покрасневшим. Налетел ветер — колючий, знойный, швырнул в лицо несколько осенних листьев с красными жилками.

Миллионы невидимых стрел со всех сторон летели к Андрею, безжалостно втыкаясь в тело, проникая в легкие, причиняя нестерпимую боль. Островцев встал было с пня, но тут же упал на колени: носом хлынула кровь. Он захрипел, схватился руками за горло, тщетно пытаясь избавиться от стрел, рухнул лицом в пожухлую траву. Листья равнодушно сыпались на него.

13. Белый олень

Я глядел на бесконечную стену, не в силах произнести ни слова. В Джунглях я слышал россказни о резервациях, но не верил в них. И вот резервация передо мной.

— Что это? — повернулся к Марине.

— Я же сказала, Москва — самая большая резервация в Джунглях.

Ветер поднял с земли снег, заслонивший от наших взоров Москву. Когда вихрь угомонился, Марина уже направлялась к резервации.

— Марина, — я догнал, преградил ей путь. — Нам не стоит туда соваться.

— Почему, Андрей?

— Вспомни, что было в Калуге.

— Это не Калуга.

Марина рукой отстранила меня.

Я посмотрел, как удаляется ее фигура, сплюнул на снег и побежал следом.

— Подумала было, что ты не пойдешь, — улыбнувшись, сказала Марина, когда я поравнялся с ней. — Хотела поворачивать обратно.

Я хмыкнул — что тут скажешь?

Небо скукожилось.

Вблизи стало понятно, что стена сооружена из кубов, плотно подогнанных друг к другу. Каждый куб — несколько спрессованных автомобилей.

— Пойдем, я знаю, где лазейка.

— Ты что, уже была здесь? — удивился я.

— Я родилась в Москве.

Вот оно что!

— А как же тебя занесло в Джунгли?

— По глупости.

Я умолк, пораженный простотой ответа.

Марина нетерпеливо махнула рукой, мы двинулись вдоль стены.

Когда началась метель, я заволновался: скоро ночь и здесь, на открытом пространстве, нам придется худо.

— Что ты ищешь, Марина?

Она повернула ко мне щеку, облепленную снегом. В глазах растерянность.

— Белого оленя.

— Чего?

Отмахнулась и побежала вдоль стены, задрав голову.

Черт возьми, она что, свихнулась?

— Надо искать убежище — скоро стемнеет!

Метель скомкала мои слова, пригвоздила к земле крупными снежинками. И тут я увидел белого оленя: в один из кубов попался белый автомобиль, причудливо изогнувшийся под прессом.

— Вон он, твой олень! — закричал я.

Марина вынырнула из метели.

— Отлично, Андрей.

Под оленем, став спиной к стене, она отсчитала девять шагов вперед. Руками расчистила снег.

— Что стоишь? Помоги!

Ржавая крышка с надписью «Мосводоканал», прихваченная кое-где льдом, поддалась не сразу.

Облако пара поднялось из черной дыры. Запах плесени, болота. Узкая лестница ползет вниз, цепляясь за стену бетонного колодца, дна которого не видать.

Этот колодец ведет в резервацию… Резервация! Оживший бред игрока. Неужели я попаду в нее?

Марина ступила на лестницу, стала спускаться. Совсем исчезла из виду…

— Андрей?

Голос нетерпеливый, недовольный.

Иду.

Я полез в колодец.

— Марина.

— Тс!

Тонкий палец прижался к моим губам. Колодец привел нас в широкий тоннель.

— Здесь лучше тихонько. Пошли!

Держа меня за руку, Марина двинулась вперед. Под ногами хлюпала вода.

Мало-помалу мои глаза стали кое-что различать в темноте.

Тоннель со щербатыми сводами, ржавыми балками. С потолка — вечный дождь.

Из тоннеля вышли в просторный зал с колоннами.

— Метро, — глухо сообщила Марина. — Осторожно, лестница.

Мы взобрались на каменную платформу. Из-под поддерживаемого колоннами купола шел дождь, звонко стуча по граниту. Напротив нас остановился поезд.

Марина подошла к одному из вагонов, встав на цыпочки, сняла что-то с крыши. Щелчок — и у нее в руках возник сноп света.

— Мой тайник, — сообщила Марина, направив фонарь мне в лицо.

— Прекрати, — сказал я, заслоняясь рукой.

Она повернула луч в сторону: я увидел в вагоне поезда пассажиров. Время сделало фотографию на память: перегруженный вагон метро, кто-то из пассажиров смотрит на часы, кто-то читает, кто-то спит.