Онлайн книга «Пролог (сборник)»
|
– Ладно, вы тут посмотрите, а я скоро… Отец убежал входить в образ, мы остались в холле. Ая погладила машинку по выгнутой спине, а я подумал, что машинка здорово напоминает псевдокошку. Ая покрутила ручку, затем откинула машинку в сторону. – А ты разбираешься. Что-то щелкнуло, и Ая достала из внутренностей круглую штуку, похожую на маленький реактор. – Это челнок, – сказала Ая. – Самая важная деталь. Сердце. Она протянула его мне, и я взял. Тяжеленькое. Стали прибывать гости, вода в аквариуме подрагивала, а неоны не казались из глиняного горшка. Первым явился, само собой, нетерпеливый пстель Шклянский, он подобострастно поклонился отцу серебряным бюстиком Ахиллеса и сказал, что у него есть несколько очень влиятельных друзей, давно желающих войти в круг ценителей искусства, и, если можно, он бы позвал их на следующую пятницу. За Шклянским повалили другие люди, кто журналистской профессии, кто из науки, несколько коммерсантов, нашедших в себе тягу к прекрасному, несколько работников культуры, как всегда упоительно нищих, чиновники, землевладельцы, пестрая публика, собиравшаяся по пятницам у отца. Нас с Аей выгнали из кресел, и мы перебрались на подоконник. Время близилось к вечеру, но отец не начинал, дожидались Крученого – старого вандализатора, отцовского учителя. Он появился неожиданно, без стука в дверь, просто оказался среди прочих гостей, похожий на старого облезлого грифа. Отец объявил вечер открытым. Гости принялись бродить по холлу, пить газировку, обмениваться новостями. Вокруг отца собрался кружок, спрашивали совета, приценивались к вещам, торговались, все, как обычно. Потом принялись помаленьку вандализировать. Сначала любительски, конечно. Один коммерсант сжег палехскую шкатулку, другой чиновник растолок фарфоровый чайник, третий, кажется работник культуры, откусывал головы у пластиковых кукол, ничего интересного. Крученый смотрел на это, как полагается, равнодушно. А отец, напротив, одобрительно, иногда даже хлопал в ладоши. – Зачем они портят вещи? – спросила шепотом Ая. – Они их не портят, они их вандализируют, – поправил я. – Это совсем другое дело. – А в чем разница? – Разница огромная. Вандализация – это искусство. Сломать любой дурак может, а вот вандализировать… тут талант нужен. Ая не стала спорить. Любительские вандализации закончились, и вступил отец. Отец отхлебнул из стакана газировки и сказал негромко, но проникновенно, как только он умел: – Продолжим наш вечер литературой. Это необычно, поскольку я, как вы знаете, особо этим искусством не упиваюсь. Но сегодня я сделаю исключение. Сегодня я хочу вандализировать книгу… Это очень необычная книга, необычная. Она называется «Зверь из Облака Оорта»… Я удержался. В последний раз отец вандализировал «Красную Новь» с «Происхождением мастера», кстати, с большим успехом, а сегодня будет «Зверь из Облака Оорта». Чего не сделаешь ради подержанного ховера. Крученый неодобрительно покачал головой. – Художник… – Отец сделал паузу. – Художник всегда в поиске, ему свойственно беспокойство. И порой это беспокойство диктует ему новое… Новые формы… Отец замолчал, а в холл вступил человек с необычайно развитой мускулатурой. Причем мускулатура эта сосредотачивалась преимущественно в верхней части туловища, ноги же были сухи и тонки. Я узнал его – Потемкин из Иммиграционной Службы, профатилловский приятель, известный гипер. Из одежды на нем были только длинные просторные шорты, зато мышцы блестели серебрянкой, отчего Потемкин был точно тяжелая ожившая ртуть. – Встречайте. – Отец протянул Потемкину книгу. – «Зверь из Облака Оорта». Потемкин принял античную атлетическую позу, мышцы его угрожающе встопорщились, затем Потемкин выдохнул и разорвал книгу пополам. И еще пополам. Потемкин делал это молча, не забывая при каждом движении выгодно вспучивать мускулатуру. Книга делилась на части, которые с каждым мышечным приливом делались все мельче и мельче. Через некоторое время от «Зверя из Облака» остались лишь мелкие незначительные обрывки. Потемкин замер, как выключившийся робот, постоял, удалился. Пстель Шклянский сидел на кушетке возле торшера и скромно улыбался, хотя по лицу было видно, что он чрезвычайно доволен. Отец запустил вытяжку и кусочки бумаги стали медленно подниматься к вентрешетке в потолке. Подсвечиваемые, они походили на снежинки, падающие вверх. – Красиво, – прошептала Ая. Я погордился. Все-таки мой отец действительно большой мастер. Художник, действительно художник. Мастер. Вообще-то он хочет открыть вандализаторный театр, но Депертамент Культуры пока не дает разрешения. Но я в отца верю. У нас будет театр, мы переедем из башни за город, мне не надо будет бегать в школу по полкилометра вниз-вверх каждый день, купим ховер, заживем, наконец. Обязательно заживем. Публика захлопала. Крученый поморщился. – Спасибо, – поблагодарил отец. – Это была небольшая прелюдия. А теперь главный объект нашего вечера! Швейная машина «Госшвеймаш»! Встречайте! «Госшвеймаш»! Публика захлопала громче. Отец встал рядом с машинкой и, как совсем недавно Ая, похлопал ее по выгнутой черной спинке. – Художник… – сказал отец. – Художник не ищет легких путей… – Может, пойдем? – попросила Ая. – Ты же хотела посмотреть. – И так понятно, – вздохнула Ая. – Распиливать будут? – Необязательно. Распиливать – слишком просто… – Пойдем? – Хорошо. Мы спрыгнули с подоконника, прокрались вдоль стены, выскользнули из холла и перебрались в мою комнату. – И какой в этом все-таки смысл? – спросила Ая. – Культура, однако, – ответил я. Надо было накормить неонов. – А почему писатель так радовался, когда его книгу рвали? – продолжала расспрашивать Ая. – В этом вся соль. – Я насыпал неонам сушеной коретры. – Вандализировать можно только настоящее, то, что является действительно ценным. Если предмет вандализируют, то он уже как бы переходит в идеальный мир. Поэтому пстель и радовался. – Но он же сам мог свою книжку порвать, – возразила Ая. – Сам кто хочешь порвать может, я же говорил тебе. А ты вот попробуй убедить порвать художника! Попробуй вандализируй! Из подводного горшка высунулся разведочный неон, схватил коретру, спрятался, двигая жабрами, в субстрат. И тут же остальные накинулись. – Так что вот как-то так. Я достал из кармана челнок. Сердце швейной машинки. Забавно. Ее сейчас там вандализируют, а сердце у меня осталось. Тяжеленькое. Я открыл дверь в кладовку, хотел челнок на полку пристроить, но из кладовки вырвались коптеры, насаженные на кукан, закружились по комнате, застыли. |